Две деревянные ступеньки вели ко входу, над которым, под стеклянным колпаком, стояла натуральной величины восковая фигура женщины, одетая в трико с блестками.
Женщина медленно поворачивала свое бледное лицо и обводила мертвым взглядом стеклянных глаз собравшуюся внизу толпу; достигнув крайнего положения, она ненадолго замирала, словно ожидая какого-то тайного приказа от сидящего за кассой темнокожего египтянина, потом резко, так что разлетались длинные черные волосы, в три приема разворачивала голову в противоположном направлении, чтобы ровно через пятнадцать секунд медленно вернуться в исходную позицию и, обреченно глядя перед собой, повторить все сначала.
Время от времени руки и ноги фигуры судорожно выворачивались, голова запрокидывалась, и она, изогнувшись назад, касалась лбом пяток.
— Вот откуда эти отвратительные корчи, — сказал вполголоса Синклер и указал на стоявший с другой стороны входа четырехтактный механизм, который работал с каким-то тупым чавкающим звуком.
— Electrissiti, жизнь, да, все живое, да, — монотонно пробубнил египтянин и сунул программку. — Через полчаса начало, да.
— Неужели вы думаете, что этот цветной что-нибудь знает о местопребывании Мохаммеда Дараша-Кога? — спросил Оберайт.
Но Мельхиор Кройцер не слышал; целиком углубившись в изучение программки, он бормотал про себя особенно заинтересовавшие его места.
— «Магнетические близнецы Вайю и Дхананджайя (с пением!)». Это еще что такое? А вчера вы этот номер видели? — спросил он вдруг.
Синклер качнул головой:
— Живые исполнители вчера не выступали и…
— Доктор Кройцер, это правда, что вы были лично знакомы с Томасом Шарноком, мужем Лукреции? — перебил его Себалд Оберайт.
— Разумеется, на протяжении многих лет мы были друзьями.
— И не заметили, что он злоумышляет против ребенка?
Доктор Кройцер развел руками:
— Конечно, я видел, как душевная болезнь медленно разъедала его, но никто не мог предполагать такой внезапной вспышки. Он мучил бедную Лукрецию ужасными сценами ревности и почти не слушал нас, своих друзей, когда мы доказывали ему полную беспочвенность его подозрений. Ничего не поделаешь, идефикс! Когда на свет появился ребенок, мы думали, что теперь их супружеская жизнь пойдет на лад. И уже казалось, что так оно и есть. Однако его недоверие просто ушло вглубь, и однажды мы получили отчаянное послание, в котором сообщалось, что во внезапном припадке буйного помешательства он выхватил младенца из колыбели и скрылся.
Розыски ничего не дали. Кто-то как будто видел его вместе с Мохаммедом Дарашем-Когом на какой-то железнодорожной станции. А через несколько лет из Италии пришло извещение, что иностранец по имени Томас Шарнок, которого часто видели с маленьким ребенком и каким-то неизвестным мужчиной восточного вида, найден повешенным. И никаких следов — ни Дараша-Кога, ни ребенка.