– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо.
Вовсе не хорошо, а просто ужасно.
– Так в какой, говоришь, колледж ты ходила?
Я ответила в какой.
– Ах да! – Лицо доктора Гордона осветилось медленной, почти страстной улыбкой. – Там во время войны располагалась база женского вспомогательного корпуса, так ведь?
Костяшки пальцев у мамы мертвенно побледнели, словно за час ожидания с них слезла вся кожа. Она посмотрела мимо меня на доктора Гордона, и он, наверное, кивнул ей или улыбнулся, поскольку напряженное выражение исчезло с ее лица.
– Еще несколько сеансов шоковой терапии, – услышала я голос доктора Гордона, – и, мне кажется, вы увидите заметное улучшение.
Девушка у рояля все так же сидела на табурете, а у ее ног, словно мертвая птица, распластался разорванный листок с нотами. Она уставилась на меня, и я ответила ей пристальным взглядом. Глаза ее сузились. Она высунула язык.
Мама шла к двери вслед за доктором Гордоном. Я чуть отстала и, когда они оказались ко мне спиной, ринулась к девушке и обеими руками показала ей «мартышку». Она убрала язык, и лицо ее окаменело.
Я вышла на улицу, под яркое солнце. Похожий на пантеру, в зияющей солнечными пятнами тени дерева нас поджидал черный универсал Додо Конвей.
В свое время этот универсал заказала одна богатая светская дама – совершенно черный, без капельки хрома и с черной кожаной обивкой сидений. Однако, когда заказ был доставлен, он поверг ее в глубокое уныние. Вылитый катафалк, сказала она, и все остальные с ней согласились. Никто не хотел его покупать, так что семья Конвеев отхватила его со скидкой и укатила на нем домой, сэкономив пару сотен долларов.
Сидя на переднем сиденье между мамой и Додо, я чувствовала себя оглушенной и подавленной. Всякий раз, когда я пыталась сосредоточиться, мои мысли ускользали от меня, словно конькобежец, в огромное пустое пространство и рассеянно выписывали там замысловатые фигуры.
– Хватит с меня этого доктора Гордона, – заявила я, когда мы попрощались с Додо и ее черный универсал скрылся за соснами. – Можешь позвонить ему и сказать, что я не приеду на следующей неделе.
– Я знала, что моя девочка не такая, – улыбнулась мама.
– Какая – не такая? – Я удивленно посмотрела на нее.
– Не такая, как те ужасные люди. Ужасные мертвецы в клинике. – Она помолчала. – Я знала, что ты решишь снова вернуться к нормальной жизни.
СТАРЛЕТКА СКОНЧАЛАСЬ,
ПРОВЕДЯ 68 ЧАСОВ В КОМЕ
Я рылась в сумочке среди обрывков бумаги, косметички, ореховой скорлупы, монеток и синей коробочки с девятнадцатью жиллетовскими лезвиями, пока не нашла свою фотографию, которую сделала в тот день в кабинке, обтянутой брезентом в белую и оранжевую полоску.