Афиноген Данилов бодрствовал уже минуты две. Рассвет затемнил комнату, и он заметил, как на сером с ночи лице Ксаны Анатольевны обозначились выдающие возраст впадинки и морщинки. Взгляд ее был погружен неведомо куда, губы шевелились как бы от нервического тика, словно кто–то посторонний их разжимал. Ксана Анатольевна ссутулилась, руки обвисли по бокам, она сидела на _стуле, как сидят на пне в лесу, возле пустой корзины после целого дня бесполезных поисков. Устала женщина от долгого ночного говорения, от воспоминаний, от сизой давящей рассветной мглы. Что до Афиногена, то он чувствовал утренний прилив сил.
– Ксана Анатольевна, вы прекрасная, редкая женщина, – сказал он, касаясь пальцами ее руки. – Вы спасли меня этой ночью, а скольких людей еще вы спасли от боли, от мерзкого одиночества. Если бы не было таких, как вы, жизнь потеряла бы смысл.
Ксана Анатольевна взглянула на ручные часики и сказала: «Ой!»
– Что это значит?
– Скоро сменяться. Быстро ночь миновала,
– Меня сегодня не выпишут?
– Что ты, Гена. Недельки две полежишь обязательно. Зачем тебе спешить?
Афиноген фыркнул. Никто не знал, какие богатырские силы дремали в нем.
– Две недельки – нет, не годится. Мне на работу пора. Там, Ксана Анатольевна, вакансия образовалась. Теплое местечко открылось, карьера, знаете ли, прежде всего. К тому же в четверг я иду расписываться. Лежать мне здесь некогда, хотя и хочется.
Ксана Анатольевна стала ходить по комнате быстрыми шагами.
– Ноги затекли. Что, Гена, укол сделаем?
– А почему бы и нет.
Пока она ушла кипятить шприцы, Афиноген сел, перебарывая темноту и бульканье в животе, свесил ноги с кровати. Он давно приметил стеклянную колбу в углу и сообразил, для чего она предназначена… Ксана Анатольевна застала его делающим попытки вскарабкаться обратно на высокую кровать. Она хотела ему помочь, но Афиноген, хмурясь, оттолкнул ее руку.
– Утренняя гимнастика, – пояснил он. Сердце заходило ходуном. Он чуть согнул колени, подпрыгнул и сел.
– Ты и впрямь долго не пролежишь у нас, – определила медсестра. После укола Афиноген опять задремал и не слышал, как уходила Ксана Анатольевна. Разбудил его хирург Горемыкин.
– Говорят, уже ходишь? – весело спросил.
– Пора выписываться. Залежался я у вас. Совестно.
– А ты действительно сможешь уйти?
– Пусть одежду вернут.
Вместо одежды прикатили коляску и две юные хохотушки в белых халатах перевезли его в другую палату с тремя койками. Одну хохотушку Афиноген успел по пути ущипнуть за бок.
– Во, больные! – крикнула на весь коридор хохотушка. – Во, симулянты!