В новой палате его приветствовал сероглазый мужчина в синей пижаме с прической «бокс» по новейшей моде 60‑х годов.
– Наконец–то, – обрадовался мужчина, – в шахматы играешь, братишка?
– Предпочитаю покер. По маленькой.
Мужчина посерьезнел и показал из–под подушки колоду карт.
– К вечеру сообразим. Заметано.
– К вечеру меня выпишут.
– Не выпишут, не боись.
Вернулся с полотенцем через плечо третий обитатель палаты – солидный дядька с костлявым узким телом. Судя по секретному выражению лица – работник торговли.
Афиногену хохотушка Люда принесла стакан морсу и подала с милой ужимкой. Он не спеша с удовольствием отпил полстакана, собрался еще разок ущипнуть девушку, но она была начеку.
– Поздравляю вас с соседом! – играя выщипанными бровками, обернулась она к старожилам. – Он вам даст жару. Не соскучитесь.
Пройдут годы, а Афиноген Данилов не позабудет ночь в больнице, страстный и журчащий шепот Ксаны Анатольевны, черного паука, крадущегося к горлу…
Федулинский поэт Марк Волобдевский несколько раз присылал мне свои новые стихи с просьбой опубликовать их в любом толстом журнале, а гонорар переслать на федулинский почтамт до востребования.
Еще при нашем знакомстве на квартире у Никоненко я объяснил ему, что никакой силы в журналах не имею и что хлопотать за него я могу с таким же успехом, как и он за меня. Марк Волобдевский принял мои слова за особого рода столичную остроту и вежливо посмеялся.
– Нам, литераторам, – сказал он, – необходимо поддерживать друг друга, чтобы не пропасть поодиночке. Работа наша тяжелая, физическая и мало кому понятная. Есть издевательский парадокс в том, что за кровь сердца, которой я пишу стихи, мне платят полтинниками. Но такая, как говорится, селяви. В Феду– линске мало кто понимает поэзию, не тот контингент… Знаешь, я всерьез подумываю перебраться в Москву. У тебя нет там знакомых девушек?
– Есть, а зачем?
– Единственный путь для меня – это заключить фиктивный брак. Хотелось бы все–таки, чтобы невеста была не совсем урод и дура. Ну, ты меня понимаешь?
Я его понимал, но помочь не обещал. Стихи, которые он присылал, носили отпечаток глубоких внутренних переживаний, отличались некоторой гражданственной инфантильностью и простейшими рифмами, типа: «вода», «сюда», «слеза», «гроза» и т. д. На Марке Во– лобдевском лежала тень любезного мне города Феду– линска, поэтому я честно мотался с его стихами по редакциям и, пряча глаза, пытался доказывать их достоинства и самобытность, чем составил себе репутацию человека с дурным вкусом и наглым характером. Один прямодушный литконсультант, разгорячившись, спросил меня без обиняков: «Зачем тебе это надо?» После чего мы оба слегка покраснели и молча разошлись. Я не раз давал себе слово написать Марку Волобдевско– му все, что я думаю о его поэзии, но вместо этого блудливой рукой выводил гладкие фразы о рутине и консерватизме наших журналов и сочинял сказку о том, с какими колоссальными трудностями пробивается. и читателям все новое и свежее, создаваемое в литературном цехе. Признаюсь, что, увлекшись близкой мне темой, я ошельмовывал многих ни в чем не повинных людей, получая от этого злодейское удовольствие.