Говард сидел, прислонившись спиной к стене, и разглядывал ободранную руку. Энтони сел рядом.
– Значит, ты все решил.
– Мы все решили.
– А какой у тебя план? Никогда не поверю, что ты потащишь женщину с ребенком через всю страну, не имея четкого плана.
Говард принялся рассказывать, Энтони слушал. Он старался не думать об армии, законах военного времени и о том, что произойдет, если его друга поймают. Просто слушал, кивал и пытался убедить себя, что, возможно, все получится.
– Эта тетка Софи… Она живет на юге?
– Почти на испанской границе.
– И примет тебя?
– Она для Софи как мать.
– А чем вы будете питаться? У вас есть еда в дорогу?
– Я припрятал несколько пайков и посылку, которую прислала Элеонор, а Софи достала немного хлеба и воды.
– С кухни месье Дюрана?
Говард кивнул.
– Я оставлю ему деньги. Я не вор.
– Где ты прячешь припасы?
– На краю фермы месье Дюпона стоит амбар. Сейчас им не пользуются: после обстрела крыша у него дырявая, как решето.
– Несколько пайков, кекс, буханка хлеба… Этого мало. Несколько дней надо будет прятаться, и еще неизвестно, что вас ждет по дороге на юг.
– Все будет хорошо.
Энтони вспомнил про армейский склад. Банки с тушенкой и сгущенным молоком, мука, сыр, варенье.
– Вам понадобится еда, – сказал он. – Подождите до темноты. Все будут готовиться к наступлению. Встретимся в амбаре.
– Нет. Не хочу тебя впутывать.
– Я уже впутался. Ты мой брат.
* * *
Тем вечером Энтони взял рюкзак, который набил всем, что смог достать. Убедился, что за ним не следят. Как офицер, он пользовался определенными привилегиями, но нельзя было, чтобы его поймали в неположенном месте с полной сумкой украденного провианта.
Добравшись до амбара, Энтони толкнул дверь, потом постучал один раз, как и договаривались. Говард сразу открыл – должно быть, ждал за дверью. Друзья обнялись. Потом Энтони часто думал, не было ли у них обоих предчувствия того, что случилось дальше. Он отдал рюкзак Говарду.
Сквозь дыру в крыше лился лунный свет. София сидела в углу на тюке прессованного сена, на груди у нее спал малыш, привязанный холщовой тряпкой. Его розовые губки выпятились, маленькое личико сосредоточенно хмурилось. Энтони позавидовал покою ребенка: в ту минуту он уже знал, что никогда не будет спать таким мирным сном. Софи застенчиво ему улыбнулась – теперь она была не экономкой месье Дюрана, а возлюбленной лучшего друга. Это все меняло.
Говард подошел к ней, что-то тихо сказал. Софи внимательно слушала, иногда кивала. В какой-то миг она положила узкую, изящную ладонь на грудь Говарда. Говард накрыл ее руку своей. Энтони почувствовал себя незваным гостем, но не мог отвести глаз, пораженный выражением лица друга. Он выглядел старше, но не потому, что устал. Исчезла маска напускного веселья, которую он носил, сколько Энтони его помнил, оборонительная улыбка, показывающая, что скорее он смеется над миром, чем мир над ним.