Они тоже имели все, что могли пожелать. Кроме свободы.
– Жером… – начал он неуверенно.
– Oui, mon ami?
– У меня к вам медицинский вопрос. – Мысль о пятерняшках напомнила ему вчерашний разговор с Мирной.
Жером опустил вилку:
– Я вас слушаю.
– Это насчет близнецов, – сказал Гамаш. – У них обычно общий плодный пузырь?
– В матке? У однояйцевых близнецов – да. У разнояйцевых – нет. У них у каждого свое собственное яйцо и собственный пузырь.
Его одолевало любопытство, но он не спросил, чем вызван вопрос Гамаша.
– А с чего вдруг такой вопрос? – не выдержала Тереза. – Счастливое объявление о вас и Рейн-Мари?
Гамаш рассмеялся:
– Как бы ни было замечательно обзавестись близнецами в наши годы, я отвечаю «нет». Меня, вообще-то, интересует многоплодная беременность.
– Многоплодная? Насколько многоплодная? – спросил Жером.
– Пятеро.
– Пятеро? Вероятно, имело место экстракорпоральное оплодотворение, – сказал Жером. – Или применялись средства от бесплодия. Близнецы из нескольких яиц почти наверняка не идентичны.
– Нет-нет, эти однояйцевые. Вернее, были однояйцевые. А вот об экстракорпоральном оплодотворении тогда и слыхом не слыхивали.
Тереза уставилась на него:
– Вы говорите о пятерняшках Уэлле?
Гамаш кивнул:
– Их, как всем известно, было пятеро. Однояйцевых. В чреве они разделились на двойняшек и находились в двух плодных пузырях. А пятая была отдельно.
– Ах, Арман, вы такой дотошный следователь, – сказал Жером. – Вы доходите до самой матки.
– Плоды никогда не попадают под подозрение, – ответил Гамаш. – В этом их большое преимущество.
– Хотя и недостатков тоже хватает. – Жером помолчал, собираясь с мыслями. – Пятерняшки Уэлле. Мы изучали их в медицинской школе. Настоящая сенсация тех времен. Сенсация не только в многоплодной и однояйцевой беременности, но и в том, что все они выжили. Удивительный человек доктор Бернар. Я как-то раз слушал его лекцию, он тогда уже достиг весьма почтенного возраста. Однако оставался проницательным и все еще гордился девочками.
Гамаш хотел возразить ему, но решил воздержаться. Незачем вываливать идола в грязи. Пока.
– Так в чем ваш вопрос, Арман?
– Я о той из пятерняшек, что была в чреве отдельно. После их появления на свет это могло иметь какое-то значение?
– Какое, к примеру?
Гамаш задумался. И в самом деле, о чем он?
– Ну, внешне она не отличалась от других сестер, но в каких-либо иных аспектах она могла быть на них не похожа?
– Ваш вопрос за пределами моей компетенции, – сказал Жером, но все же ответил: – Я думаю, так или иначе это на нее повлияло. Не обязательно в худшую сторону. Она могла стать более гибкой и независимой. Остальные, вероятно, имели естественную приязнь к той сестре, с которой находились в одном пузыре. Такая физическая, физиологическая близость на протяжении восьми месяцев не могла не сказаться, должна была связать их узами, более крепкими, чем личностные. Но та девочка, что развивалась в одиночестве? Она, вероятно, в меньшей степени зависела от остальных. Чувствовала себя более самостоятельной.