Веригин, строго покрикивая, руководил работой.
— Матвей Фёдорович, — мысленно поставив его старшим, обратился к инвалиду Рубанов. — Скажи ребятам, чтоб мне коляску заложили, а Глеб верхом решил ехать.
— Максим Акимович, ваше превосходительство, возьмите нас на охоту, — заблажили мужики.
— Я и загонщиком могу, — обозначил свою роль Гришка–косой.
— Ага! — улыбнулся Максим Акимович. — Только неизвестно, куда дичь загонишь. Вообще–то — уговорили. Запрягайте телегу и еды побольше у Марфы возьмите. Антип, что, с вечера не мог сказать, что охотиться мечтаешь?
— Дык, — развёл тот в стороны руки.
— Пойдёмте в дом. Тебе и Веригину дам одностволки, переделанные из военной винтовки Бердана. Вам они привычнее будут. Ефиму тульскую двустволку выделю, а Григорию…
— Ему манок дайте, крякв приманивать… А то подстрелит ненароком, — заржал Ефим, и жизнерадостный смех подхватила вся мужская компания.
Даже Трезор — и тот завизжал чего–то своё, сокровенно собачье.
Уже рассвело, когда обоз тронулся в путь.
Проехав рубановскую улицу и двухэтажный кирпичный дом старосты с медным петухом на крыше, наткнулись на бричку с пьяненьким дьячком из покровской церкви.
— Миряне, я тут у местного батюшки в гостях был, — в полный голос сообщил тот, не думая уступать дорогу. — Чада мои, как вы на протодьяконов Лазаря и Пимена издали похожи, — загудел, словно в пустую бочку, подозрительно приглядываясь к Ефиму с Гришкой–косым.
— Ну ты, кутья прокисшая, — разозлился конюх. — Всё Преображенье отмечаешь?.. А сам–то издали — ну вылитый поп Гапон, — оскорбил почти святого отца.
— О–о, неразумный сын мой, — зарокотал дьякон. — Вот наложу епитимью, узнаешь тогда. Станешь сорок дней по сорок поклонов отбивать, — чмокнул лошадке, словно от горлышка пивной бутылки губы оторвал. — Овца заблудшая, — проезжая мимо телеги буркнул Ефиму.
— Поп — расстрига. Не по чину тебе епитимью накладывать, — не остался тот в долгу.
— Ефим, ну никакого у тебя к батюшке уважения, — развеселился Максим Акимович, закуривая сигару. — Ох, плачет по тебе епитимья…
— А чё он как этот…
Протарахтев по мосту, на котором Рубанов–старший опять погагакал, подъехали к дому чернавского помещика. Тот уже ждал на крыльце.
— Милости просим, — погромче дьякона заорал он. — Какая охота на голодный желудок?
— Как–то неудобно отказываться, сынок. Чайку не мешает попить, — прошли в хлебосольный дом.
— Если одну рюмочку — то можно, — согласился Глеб.
Как и положено, на столе исходил паром пузатый медный самовар. Благоухала разнообразная закуска, и услаждала глаз водочка в запотевших разнообразных хрустальных графинах.