— После завтра, двадцать первого мая, Храмовый праздник ПВУ — день памяти Святых Равноапостольных Константина и Елены, — оглядел заставленный окороками, колбасами, копчёным осетровым балыком, севрюжатиной с хреном, малосольной сёмгой стол, и отодвинул вазочки с чёрной и розовой сиговой икрой. — Вот уж наемся пирогов с ливером, — ввёл в ступор метрдотеля и вызвал поощрительную улыбку на лице генерала Драгомирова.
— А пампушек с чесноком нема? — поддержал тот поручика, присовокупив к ступорному метрдотелю княгиню Извольскую, графиню Борецкую и баронессу Корф.
— Не–е–т, — проблеял бедный представитель ресторана «Кюба». — Есть лангусты паризьен и жареное седло дикой козы.
— Сёдла не ем! Я на них езжу, — вызвал бурный смех Акима и его двоюродных братьев старый генерал.
«Солдафонами сынки растут», — расстроился Георгий Акимович, глядя на Арсения и Максима, кои сидели на самом краю стола.
— Для уважаемого общества, — выделил голосом слово «уважаемого» метрдотель, — шеф–повар ресторана «Кюба» приготовил традиционную русскую закуску — потрошки зайца «по–хлудовски». С белыми грибами в сливочно–коньячном соусе, запечённые с тимьяном и пармезаном.
— Тимьян выбросьте, а коньячку побольше… Чего Лизавета не пришла? — закусывая водку потрошками зайца с белыми грибами, да ещё в коньячном соусе, поинтересовался у Георгия старший брат. — С еврейскими револьцюнерами какую–нибудь пакость батюшке–царю готовит? — независимо выпятил грудь под осуждающим взглядом жены. — Молчи, о ироничная Далила[4], — шутя погрозил ей пальцем.
— Максим, что ты себе позволяешь? — взвился младший, сорвав с шеи салфетку и отставив салат с маринованной бараниной.
— Нежная баранинка, обжаренная с добавлением розмарина и тимьяна со спелой сливой, — подбежал к нему метрдотель, думая, что клиент недоволен блюдом.
— Да иди ты со своим тимьяном в спелую сливу, — послал его профессор, несколько восстановив к себе уважение брата и генералов. — Евреи сродни русским. В их душе тоже есть загадочность и тайна… И такая же внутренняя страсть и сила.., — вновь уронил восстановленное было генеральское уважение.
Зато братской таки любовью засветились глаза метрдотеля, в ту же минуту забывшего о спелой сливе и зашептавшего:
— Для избранных есть прекрасная фаршированная щука, из старинных иудейских придумок в области кулинарии, — старательно выговаривал букву «р». — Ради одного такого кусочка мои родственники Собельсоны… Да–да, те самые… Через два дома влево… Живьём в землю закопались…
Георгий Акимович раздражённо сопел, не слушая, чего вещает этот упитанный шеф–повар или кто он там…