Утром полк пошёл вдоль реки, наткнувшись на большую китайскую деревню.
— Рубанов, полковник приказал взять взвод и произвести пешую разведку, — указал шашкой на деревню Ковзик. — Сразу не полезем. Вдруг японская мышеловка.
Разведка расположилась в ста шагах от села в зарослях гаоляна.
— Ваше благородие, давайте вон на тот холм залезем и сверху глянем на китайскую станицу.
— Резонно! — похвалил казака Глеб.
Заросший невысокими дубками холм оказался изрезан весьма удобными для наблюдения канавами. А в сторону деревни спускался неглубокий овражек, покрытый ивовыми кустиками по краям и с щебнем на дне.
«Вот по нему и зайдём в деревню или эту, как её, китайскую станицу», — подумал Глеб, поднимая к глазам бинокль.
— Ну что там, ваше благородие? — сгорал от любопытства казак.
— Японский полк. Нападения не ожидают. Суетятся, как мы перед походом. Бегают друг к другу в гости из фанзы в фанзу и готовят на костре крем–брюле из поросятины…
Казак от зависти с шипением втянул сквозь сжатые зубы воздух.
И чтоб окончательно ввести его в раж, опустив бинокль, добавил:
— И щупают китаянок…
— Ну, прям — казаки на привале, — аж застонал от вожделения спешенный кавалерист.
— Завидовать врагу нехорошо. Полковник Свешников бы осудил: «Мадам Светозарская тоже», — возвращаясь к полку, сквозь улыбку, внушал казаку правила приличия светского человека.
Обдумав план атаки со старшими офицерами, полковник надвинул на лоб папаху:
— С Богом, братцы!
Три сотни казаков, спешившись, стараясь не греметь сапогами по щебню, пробирались по овражку к земляной, размытой дождями стене, окружавшей деревню.
— Ты чего в пеший поход пику–то взял, — ворчал на бедового казака Глеб, преодолевая последние несколько саженей[7] ползком. — Того и гляди товарищу задницу проткнёшь.
Сквозь огромную прореху в земляном валу казак увидел кипящий на костре котёл и чистивших винтовки японцев в расстегнутых мундирах и босиком.
Они весело и беззаботно болтали друг с другом, совершенно не думая о том, что рядом может быть враг.
— Вперёд, ребята, — лёжа на животе, вытянул перед собой руку Ковзик.
— С вас, каспадина енерала, только патриотичные картины писать, — поддел командира Рубанов.
— Какие ещё картины? — поднимаясь и выхватывая шашку, настраивался тот на бой.
— Каждый художник в своём стиле, — тоже выхватил шашку Глеб, глядя в сторону деревни и не вникая в смысл сказанного. — Шишкин бы написал картину «Ковзик и три медведя».
— Ибена лусхуйя пау–пау, япона ма–а–ть! — услышали рядом крик бедового казака, полностью настроившегося на бой и выплеснувшего на врага все познания иностранного языка.