«Откуда в таком количестве потусторонние сущности берутся? Из моря, что ли?» — увидел третий силуэт, медленно бредущий в его сторону.
Но этот, проходя мимо, произнёс только:
— Э-эх, ма–а!
«Кабы денег тьма! — мысленно продолжил Банников. — Как говорит батальонный: «Купил бы деревеньку.., топтал бы девок помаленьку…» — Чего это я в несвойственные офицеру поэтические дебри влез… Я — военный! Присягал Государю. Прикажет комбат — велю солдатам палить по бунтовщикам. Хотя в училище учили защищать и оборонять свой народ. Но не смутьянов, — принял решение, удивившись, что вокруг светло и безлюдно. — Отдыхают перед смертью, — подумал о жителях, поразившись, как легко думает о смерти. О чужой смерти.., — и вдруг увидел зелёные деревья, белые облака и синее море. — Я стал различать цвета, как определился с жизнью и смертью…»
Влажный летний ветер приятно овевал тяжёлую от бессонной ночи голову, будто сдувая тяжёлые мысли и сомнения: «Хватит философствовать… Точнее — мудрствовать… Что это со мной? Так и рассуждать научишься, — пошутил про себя Банников. — Полковник Кареев за подобное «мудрование» мигом двумя нарядами не в очередь одарил бы», — полностью пришёл в себя.
На броненосце чего–то заурчало, и раннее утро, с кнопкой красного солнца, потревожил глухой утробный выстрел.
«Начинается!» — побежал к казармам полка, чертыхнувшись и сплюнув на перешедшую дорогу чёрную кошку.
Навстречу ему попадались сначала одинокие прохожие, деловито спешащие к порту, а вскоре наткнулся на злую, тупую, потную ватагу с кольями и шкворнями.
— Стой! — пронзительно крикнули из толпы.
— Да врач это, в больницу спешит, — успокоили злобный голос несколько разумных.
«Мать честная, вот так и пришлось бы дураков убивать», — дотронулся до нагана под сюртуком Банников.
А вокруг сплошной уже стеной топал к порту народ.
«Какие у всех грубые, бледные и неприятные лица с налитыми кровью глазами… Откуда столько ненависти? И это в то время, когда их товарищи воюют за Россию с японцами, — быстрым шагом миновал оригинальную троицу: жирного здоровяка, худого сутулого хромоножку и дёрганного, оглядывающегося по сторонам безликого субъекта. — Хромого где–то встречал», — тут же забыл о нём Банников, словно сом в омут, ныряя ещё в одну надвинувшуюся толпу.
— Хаим, ты не помнишь, не этот ли хмырь в Кишинёве меня в ногу ранил?
— Да нет, Ицхак, — повернул к нему голову, сняв фуражку, совершенно лысый товарищ. — Тот офицер был, а этот доктор.
— Хаим, — сыто рыгнул громадина, — ты мне чего–то вкусненькое напомнил. Яичко что ли?
— Сейчас, господин Бобинчик, на катере накатаешься по волнам, враз свою мамеле вспомнишь, — имитируя смех, издал какие–то странные горловые звуки сутулый.