– Перед аварией Петула как раз должна была сказать мне, кто отец.
– Ты серьезно? – перебила ее Барбс. – Почему же не сказала?
– Нам помешали, но она бы мне рассказала, я уверена.
Их разговор прервался бренчанием катящейся по коридору тележки, на которой разносили чай в зеленых фарфоровых чашках.
– Чаю, милая? – спросила женщина, остановившись у постели Лорейн с огромным термосом.
Триша вернулась в палату более чем через час. Барбс понимала, что все они выглядят сейчас не лучшим образом – в больничных халатах, без косметики и средств для волос, но даже она была шокирована видом Триши. Она была бела как мел, глаза опухли и покраснели, нижняя губа была похожа на один сплошной синяк. Трясущимися руками она взяла чашку с чаем, которую оставили на ее тумбочке.
– Он уже холодный, Триша, – предупредила Барбс.
Триша не обратила на нее никакого внимания и залпом выпила все, вытерев рот тыльной стороной руки.
– Плохие новости, Барбара, – сказала она, рухнув на постель и потирая лицо руками. – У Сельвина поврежден позвоночник. Еще осталось сделать некоторые анализы, но есть вероятность того, что он останется парализованным.
– О господи, – прошептала Барбс. – Это ужасные новости.
Лорейн уткнулась в подушку.
– Не могу поверить в это, Барбара, – завыла Триша. – Это так несправедливо! Мне придется жить с инвалидом.
Каждое утро, покормив дочь, Мэри включала радио. Поначалу оно всегда свистело и шипело, только потом начинало издавать членораздельные звуки. Все новости, как обычно, касались засухи. В некоторых частях страны дождя не было более месяца. Мэри прижимала малышку к плечу и гладила ее по спине, любуясь заливом.
– «Кругом вода, но как трещит от сухости доска, кругом вода, но не испить ни капли, ни глотка». – Она засмеялась и поцеловала дочку в ухо. – Мой Томас обожал, когда я читала стихи. Он это скрывал, чтобы не показаться сентиментальным, но по его глазам было все видно.
Прошло уже две недели с того дня, как кто-то оставил бесценный сверток у ее порога, и по мере того, как время шло, а новостей о матери ребенка не было, в сердце Мэри крепла надежда. Правда, ей пришлось доверить свою тайну Руфи. Именно она своими глазами видела горе Мэри, когда та потеряла ребенка Томаса. Однако девушка не разделяла ее веру в то, что Томас жив. Мэри объяснила ей, что ребенка оставили именно у ее порога, потому что знали, что она о нем позаботится. Руфь была слишком поглощена разглядыванием ребенка, которого Мэри дала ей подержать, и не восприняла сказанное с должным вниманием.
– Руфь, ты понимаешь, что я говорю?