В воде у берега, набросив на плечи платок, который лишь немного ее прикрывал, стояла Эфра, любимая служанка Андромахи. Эту пожилую рабыню захватили в Трое воины Неоптолема и привезли на одном из кораблей, собираясь продать за бесценок. Однако кто-то прослышал, что она служила во дворце и была приближена к жене Гектора, и базилевсу тут же предложили купить ее, что он и сделал с великой радостью, понимая, как будет этому рада Андромаха.
Эфра оставалась такой, как и прежде — худощавая, прямая, спокойная, очень нежная со своей госпожой и жестко-невозмутимая со всеми остальными. Ей было теперь под шестьдесят, но она, благодаря своей подвижности и точности движений, казалась моложе чуть ли не на десять лет, не то ее вряд ли вообще бы взяли в качестве добычи. С нею единственной, кроме самого Неоптолема, Андромаха общалась близко и постоянно, остальных во дворце царя она все эти четыре года либо избегала, либо ограничивалась самым скупым разговором.
Украшенная полураспавшимся венцом бронзовых волос головка Андромахи виднелась почти посередине озера. Молодая женщина плыла к противоположному берегу. Ее нагие руки, взлетая над водой, сверкали на солнце.
— Андромаха! — окликнул ее базилевс.
Она обернулась.
— Ой, Неоптолем! Что случилось?
— Ты нужна мне, Андромаха! Плыви назад!
— Плыву! — отозвалась молодая женщина, разворачиваясь в воде. — Только отвернись пожалуйста…
— Отвернусь, когда ты подплывешь ближе, — сердито воскликнул юноша. — Сейчас я все равно вижу только твою голову.
— Меня ты видишь всю, господин! — возмущенно подала голос Эфра.
— Что?! Тебя? Да было бы, на что смотреть! — отрезал базилевс.
— Ну, когда-то, возможно, и было! — не смутилась дерзкая рабыня.
— Это было задолго до моего рождения, — съязвил Неоптолем. — И потом, ты же не голая, а в какой-то тряпке. Лучше поторопилась бы подать одежду твоей госпоже — я не могу ждать долго.
В это время Андромаха коснулась ногами дна, и над водою показались ее округлые плечи. Она остановилась, выжидающе глядя на Неоптолема, и тот, проклиная свою слабость, покорно отвернулся.
Он слышал позади шуршание ее одежды и представлял себе, как она, изгибаясь своим тонким легким телом, проскальзывает сквозь темные складки, расправляет ткань на плечах, наклонив головку, застегивает пояс, как зашнуровывает сандалии, по очереди ставя сперва одну, потом другую точеную ножку на камень…
— Я оделась, Неоптолем!
Юноша обернулся. Она стояла, подняв руки, поправляя прическу и втыкая во влажные волосы черепаховые гребни. Ее покрывало, наброшенное на плечи, спускалось до колен, такое же густо-синее, как и платье. Все четыре года, что она жила в Эпире, Андромаха носила только темно-синюю одежду и не надевала никаких украшений. Неоптолем знал, что означает для троянцев этот цвет, и ни разу не предложил женщине надеть что-то другое. Это молчаливое уважение к ее трауру только усиливало благодарность молодой пленницы своему хозяину.