– Никогда не слышал ничего более верного. Но погода тогда была не лучше, – сказал Коулман, наливая ей виски. Он налил в стакан в два раза больше воды из крана. – Купила что-нибудь для Шарлотты?
– Нашла великолепный свитер желтого сезанновского цвета, а на ее письменный стол – кожаный футляр для бумаги и марок. Из зеленого сафьяна. Очень красивый. И я, как ты понимаешь, хотела ей сказать, что это из Венеции.
Коулман передал ей стакан с виски, взял свой:
– Будь здорова!
Инес отхлебнула виски, села на кровать Коулмана по другую сторону и спросила:
– Что говорят родители Рея?
Она сидела выпрямившись и слегка повернувшись, словно в дамском седле.
Коулман услышал в ее голосе беспокойство.
– Они спрашивали, не может ли кто на Мальорке знать что-нибудь. Его тамошние друзья. Я не помню ни одного по имени, но городок там небольшой, если они пожелают послать туда кого-нибудь. Его на Мальорке нет. Они уже искали… или спрашивали.
– А что они говорят о тебе?
– Обо мне?
– Они не считают, что ты мог что-то сделать с ним?
Вопрос был задан спокойным беспристрастным тоном, вовсе не в духе Инес.
– Они мне ничего такого не говорили.
– Что ты сделал, Эдвард? Ты сказал мне правду?
Коулман напомнил себе, что ему на все это наплевать – пусть себе Инес думает что хочет, пусть строит догадки.
– Я сделал то, что тебе сказал.
Инес молча смотрела на него.
Коулман вытащил из кармана платок, высморкался и беззаботно сказал:
– Кажется, ты мне не веришь.
– Я не знаю, чему верить. Сегодня я некоторое время общалась со Смит-Питерсами…
– Мне иногда кажется, что их восемь, а не просто два. Скучнее людей я еще не встречал, и они все время путаются под ногами.
– Знаешь, Эдвард, – сказала Инес, понизив голос, – они считают, что ты мог убить Рея. Выкинуть его за борт без сознания или что-то в этом роде.
Глупость! Коулман сразу же подумал о «Марианне II», о ее лакированном коричневом корпусе, о том, что после той ночи они ни разу не пользовались катером. Четыре дня, на которые они брали катер в аренду, истекли.
– Я никак не могу повлиять на их мысли. И что они теперь собираются делать?
– Я не думаю, чтобы они собирались что-то делать. Вернее, я не знаю, – быстро добавила она, нервно пожав плечами.
«Вероятно, знает», – подумал Коулман. Это было важное соображение. Коулман попыхтел немного сигарой, потом стал укладывать пастель в деревянную коробочку.
– Так что такого они сказали? Ляпнули ни с того ни с сего, что им кажется, будто я его убил?
– Да нет же, господи! – Ее французский акцент стал заметнее, что случалось с ней от нервного напряжения. – Они спросили меня, мог ли ты, по моему мнению, причинить ему какой-то вред, а потом сказали, что, по их мнению, мог. Они прекрасно видели, что ты его ненавидишь.