– Какой милый лжец, – по-итальянски пробормотала синьора.
– И тут вы неправы, – сказал Хавьер и забарабанил пальцами по колену. – Милый – это не про меня.
Она улыбнулась:
– Вы можете дурачить других, но не меня. Я умею отличить хорошую актерскую игру от плохой. Не забывайте, игрой я зарабатываю на жизнь.
Синьора наклонилась и, протянув руку, похлопала его по колену, словно желая успокоить, после чего приняла прежнюю позу как ни в чем не бывало.
Хавьер был слишком удивлен, чтобы почувствовать себя задетым.
Итак, две женщины видели его насквозь: ученая девственница и развратная певичка.
Возможно, маска графа была не так хороша, как ему думалось. Или он плохо следил за тем, чтобы маска сидела плотно.
Для погрязшей в пороке синьоры его грехи, наверное, были не более чем невинными шалостями.
– Вы можете мне обещать, что то, о чем скажу, останется между нами?
Она пристально смотрела на него из-под полуопущенных ресниц. Ее лицо в обрамлении темных кудрей казалось сонным и томным.
– Да. Вы пригласили меня в свой дом, и я готова вас выслушать.
Хавьер благодарно кивнул. Когда-то он хотел от синьоры куда большего, или, скорее, считал себя вправе получить от нее все, что захочет. Но теперь ее готовность выслушать была для него куда ценнее того, что он мог бы получить, если бы захотел.
Хавьер смотрел на своих гостей, плюхающихся друг другу на колени и истошно, по-поросячьи визжащих. Они казались ему какими-то диковинными животными, не имеющими с ним ничего общего.
– Я совершил ошибку, – начал Хавьер, теребя обтянутые тканью пуговицы на рукаве сюртука. – Но мне ничего другого не оставалось.
Он надеялся, что, высказавшись, снимет груз с души, но вышло наоборот: стало тяжелее.
– Тогда почему вы печальны? – Она держала сигару на отлете и пристально смотрела на него.
– Потому что я совершил ошибку. Errore, – добавил он по-итальянски.
Синьора нахмурилась.
– Да, я знаю это слово. Но если вы ничего не можете изменить, почему вы печальны?
Раздался щелчок – лопнула нитка, на которой держалась пуговица.
Что же, это не самая большая потеря сегодняшнего дня.
Хавьер опустил пуговицу в карман жилета, где уже лежал лорнет, сцепил пальцы и, уставившись на них, принялся обдумывать ответ.
– Я старался сделать как лучше, но этого оказалось мало для…
– Я знаю, о ком вы говорите, – перебила его синьора и снова по-дружески похлопала его по колену. – Все будет хорошо. Женщины прощают ошибки.
– Зато мужчины не прощают, – пробормотал Хавьер. – Даже свои собственные.
По правде говоря, граф скорее был зол, а не печален, и злился он на себя. Он опозорил Луизу перед тетей, рассчитывая на то, что ценой семейного скандала даст ей возможность избежать скандала публичного. Но его усилия оказались напрасными. Хавьер подставился, сделал себя уязвимым. И не только для Локвуда, но и для всех прочих. Для тех, ради кого он притворялся, по чьей воле он корчил из себя шута.