И вот этот вызов в райисполком, кабинет он не запомнил, там подскажут.
А дождь не перестает…
– Поеду! – решает наконец Сиротюк и умышленно говорит громко – чтобы и пчелы слышали. – Поеду!.. А вы тут побудьте без меня. Я им так и заявлю, в райисполкоме: а кому погано от того, что у меня пчел много? У нас тут три тысячи дачных участков, а пчелы только у меня. Ну и что, коль свыше нормы? Председатель же местного колхоза похвалил меня и слова благодарности сказал: «Если бы не вы, Степан Николаевич, то мы и не знали бы, что делать. Раньше пчел много было, мы и горя не знали, а сейчас люди ленятся их держать… А как же без пчел нам, хлеборобам, обходиться? Это ж только благодаря им у нас урожаи и гречихи, и яблок, и ягод… да все есть. А если бы они не опыляли ту же гречиху? Ели бы мы кашу?»
Сиротюк начал одеваться. Он окончательно осмелел, его уже не пугал дождь.
– И еще скажу там, в райисполкоме, – мужчина повернулся лицом к пчелам, – что перечислил значительную часть вырученных за мед денег в детский дом. Справки, правда, на руках не имею, ведь не хватило совести требовать ее, справку. Это было б, как в газете вычитал: вот вам, друзья мои, деньги, а вы потом назовете детский дом моим именем… Но что было, того не отнимешь: помогал и еще помогу. А также школу ремонтировал, в которой внуки учатся. Этого мало разве? – Он выдержал паузу, подошел к зеркалу: – Тогда добавлю, коль им этого мало: а что, скажите, не ваша ли заслуга, пчелы, что не пью и не курю? Лучшего нарколога, чем вы, не существует… И, может, меня не штрафовать надо, а хвалить, в пример ставить, что вместе мы спасаем сады и посевы, а? Ну, поехал я… А что там скажут – скажу и вам… Надеюсь, вернусь живой и здоровый… Хотя и дадут, чувствую, взбучку… Как понести, дадут… Что-что, а это у нас умеют. Конечно, если не утешать себя, а признаться искренне, то вина есть… Однако ж кто думал, что можно, что нельзя, когда брался вас разводить?.. Возможно, тогда еще и законов таких не было?..
По дороге к автобусной остановке Сиротюк вспомнил про пчелиное жало. «Интересно, – рассуждал он, – пчела, ужалив человека, гибнет, а человек, ужалив человека, живет и радуется-потешается, видимо, что кого-то ужалил… на седьмом небе от счастья… Вот и теперь, возможно, смотрит он в окно, сидя в сухой и чистой комнатке, видит на улице меня, дурака старого, которому больше, чем другим, надо, и аж подпрыгивает от удовольствия: «Пчеловода наконец-то на ковер вызвали! Так ему и надо! Не будет денежки загребать лопатой! Наша взяла!..»
Автобуса еще долго не было. Задерживался.