Слова той речи, которую она репетировала, но напрочь забыла с приходом Лены, всплывали в памяти, складываясь гораздо лучше, правильнее и точнее. Сердце само подбрасывало их ей, и они текли легко и естественно, как дыхание. С каждым словом их с Леной лица сближались, а когда последний звук стих, губы соединились в поцелуе.
Узел волос распался, золотистые волны заструились по обнажённой спине. Каждую линию её тела Тамара исследовала, прослеживала от и до, проживала и запечатлевала в себе. Сладость сливового варенья и вкус кожи прекрасной женщины, земной аромат спелых плодов и тонкий шлейф духов у неё за ушком... Оставалось лишь пить эту амброзию очень медленно и неторопливо, долго смаковать, сдерживая себя, чтобы не насытиться слишком скоро. Быть вечно голодной, вечно жаждущей.
Потом Тамара рисовала нагую Лену, изящно растянувшуюся на постели. Вернее, делала карандашные наброски на бумаге для принтера.
– Погоди, я дам тебе бумагу поплотнее, – сказала Лена.
У неё нашлась папка с ватманом формата А3. Вручив её Тамаре, она вернулась в постель, и тонкие линии снова полетели из-под карандаша. Один лист, второй, третий...
– Если ты будешь слишком много меня рисовать, ты истощишь мою жизненную энергию, – полушутливо заметила Лена. – Как Рембрандт любил свою Саскию! Постоянно её изображал на своих картинах. И она умерла молодой...
– Ты веришь в это? – Тамара с усмешкой приподняла бровь, не отрываясь от работы: она запечатлевала Лену томно лежащей на смятой простыне, с разметавшимися по плечам и подушке волосами.
– Есть в этом что-то мистическое. – Лена шаловливо тронула её кончиками пальцев ноги.
Может, виновато было всего лишь статическое электричество, а может, это искра страсти проскочила между ними. Наброски соскользнули на пол, и они снова сплелись в поцелуях.
Предчувствия Тамару не обманули: этой ночью, как и предыдущей, ей перепало мало отдыха, но уже по другой причине – сладкой и приятной. Лена уже давно уснула; осторожно, чтоб не разбудить, Тамара расцеловала её спокойное, расслабленное сном лицо и нагишом выскользнула на кухню. Ужасно хотелось курить, но пачка сигарет опустела ещё днём. Тамара собирала в пепельнице бычки и высасывала из них жалкие крохи дыма. А ведь ещё предстояло как-то дожить, дотерпеть до дома... Просить у Лены денег на курево было как-то неловко. Да и уезжать не хотелось. Хотелось, чтоб время до поезда тянулось бесконечно.
«Нет, точно брошу. Пора с этим завязывать, сколько можно». – И Тамара потушила бычок, выкуренный начисто, до обуглившегося фильтра.