Её сразил сон, да такой, что она не услышала ухода Лены на работу. Завтрак ждал её на столе, уже остывший. Взбодрив себя душем и кофе, Тамара собрала вчерашние наброски. Каждая тонкая линия дышала новым чувством, новым вдохновением. Хотелось сделать из этого что-то основательное. Она, конечно, не Рембрандт. Щемящая красота женщины на этих листках была достойна великой кисти. Часто писал Саскию, умерла молодой... А может, и их с Ликой любовь кончилась оттого, что Тамара была слишком одержима её портретами? Что-то мистическое.
Страдая без сигарет, она таскала сосательные конфетки из вазочки. Такой чудесный, солнечный зимний день пропадал, минуты проходили безвозвратно и зря... Сколько бездарно канувших в прошлое мгновений, которые можно было бы наполнить Леной!.. Её присутствием, её дыханием, взглядом и улыбкой. Отложив наброски, Тамара воскресила в памяти образ своей Незнакомки и снова взялась за карандаш.
К вечеру рисунок был готов – сильный, страстный, детально проработанный, впитавший в себя новую действительность, которая творилась в душе у художницы. Вернувшаяся с работы Лена долго смотрела на него, а потом сказала, прильнув к плечу Тамары:
– Мне кажется, я здесь живее, чем в оригинале.
Тамара поцеловала её жадно. Всего день без Лены, а она соскучилась, изголодалась по ней... Это было что-то болезненное, опустошающее. Но Незнакомка наконец вернулась, и тихое счастье заполняло этот голодный вакуум в душе. Всего день – и такая ломка... Тамара дорвалась до её губ, как наркоман до дозы, заглушая поцелуями Ленин смешок. Как же теперь уезжать? От этой мысли тряслись руки и подкашивались колени.
В пакете с продуктами у Лены оказалось недорогое красное вино. Она принялась колдовать над глинтвейном, бросая в кастрюльку щепотку того и кроху сего, помешивая будущий напиток и вдыхая аромат специй, а Тамара не сводила с неё глаз и проклинала поезд. Душа стонала, рвалась. Уехать – всё равно что разорвать мощную пуповину и истечь кровью.
– Ну, попробуем, что получилось, – сказала Лена, подавая глинтвейн в бокалах, украшенных кружочками апельсина. – Давно не варила... Надеюсь, с пряностями не переборщила.
Пикантное горячее вино ударило в голову, потекло жидким огнём по жилам, обострило и удесятерило чувства. Тамара пробовала на вкус каждый сантиметр сладкой, пахнущей сливовым вареньем кожи... Без сомнения, теперь – самым любимым вареньем Тамары, навсегда связанным с Незнакомкой. В этой женщине можно было увязнуть, утонуть, раствориться... Нежиться в ней, пить её, дышать ею, телом и душой желать её и – никогда не насытиться. Её тело откликалось на каждую ласку, пело, как чуткий, драгоценный, великолепный инструмент под руками виртуоза, искренне и доверчиво стремилось к Тамаре, по-кошачьи обвивалось и дрожало от быстрого дыхания. С этим сокровищем нельзя было обходиться небрежно и эгоистично – только ублажать, холить и лелеять, угадывать желания и сладко обмирать от щедрой взаимности, которой оно воздавало за подаренное наслаждение. А когда Лена, накинув халатик, села за пианино, и из-под её пальцев хлынул богатый, могучий и многоцветный водопад звуков, Тамара обалдела. Она слушала игру с открытым ртом, а когда музыка стихла, не сразу смогла заговорить.