Через дорогу от нас Дэйзи кричит на Дилан.
— Правда, на что она взъелась? — спрашиваю я.
— Он забыл, что сегодня ее день рождения.
— Так вот в чем дело! Я напомню ему, чтоб купил открытку.
— Думаю, все не так просто. — Она поднимает руки к небу и тянется к звездам.
— Думаю, все не так просто, — говорю я Эду.
Обращайся со стеклом правильно, и оно не треснет. Знай его свойства, и добьешься нужного оттенка: у изделия будет цвет заката, или ночи, или любви. Но люди не подчиняются таким законам, а мне очень бы хотелось, чтоб подчинялись. Почему мир — не стекло?
Я поняла, что папа не вернется в дом, в тот самый момент, как увидела его пьющим лимонад у сарая. Я поняла это по тишине, наступившей с его уходом. Не знаю, почему они разводятся. Ведь любят друг друга они по-прежнему. Похоже, любовь — нечто вроде пастилы, разогретой в микроволновке на высокой температуре. От взрыва пастила не перестанет быть пастилой, но есть ее теперь затруднительно. А взрывов за те два месяца, что мама с папой ругались, было достаточно.
Вот за что я люблю картину Ротко, так за то — как сказал Эд, — что не надо выражать чувства словами. Я просто смотрю. А пока смотрю — понимаю что-то про любовь. В ней нет розового. В ней разные оттенки красного истекают друг в друга кровью. Мама и папа — тоже в этих оттенках. Когда ругались — ближе к багровому, когда папа переехал, мамин оттенок стал спокойнее. Она почти закончила книгу, и по пустякам больше не заводится, но иногда лежит на кровати, раскинувшись, как морская звезда, и вздыхает. А папа в это время приколачивает на дверь сарая номер своего «дома». Почему же они не примут все как есть и не разведутся? Может, они вместе ради меня?
От этой мысли меня и замутило. В фургоне я пыталась выйти в астрал, но безрезультатно. От правды не левитируешь. Даже если удастся, рано или поздно все равно рухнешь в мир, каков он есть.
А мои мама и папа — такие, какие есть, разведены они или нет — хорошие. Конечно, они немного чудные, и их большая любовь закончилась картофельным порошком, который не растворяется, но ко мне-то их любовь не прошла. Меня никогда не переселят в сарай.
Я вытягиваю руки к небу и рисую желаемое. Рисую папу в доме с красивым видом из окна, с хорошей кофейней на углу улицы и не очень далеко от меня. Рисую сарай, где он больше не живет. Рисую письменный стол в сарае, чтоб у мамы был свой кабинет. А потом, после сложных подробных рисунков, рисую кое-что попроще.
Рисую поцелуй с Эдом.
— Длинная была ночь, — говорит он. — Мы почти подошли к той стадии, когда она редеет.