Руки Сорена покинули ее лицо, прикоснувшись к шее. Нора услышала щелчок, и почувствовала, как Сорен снял белый кожаный ошейник. Каждый раз, когда он снимал его с ее шеи, Нора испытывала щемящее чувство в груди. Сорен открыл коробочку из палисандра, и достал белый воротничок, кладя на его место ошейник Норы.
- Jeg elsker dig. Du er mit hjerte.
Я люблю тебя. Ты мое сердце.
С громким стоном Нора рухнула ему на грудь.
- Ты знаешь, как меня заводит, когда ты говоришь на датском?
- Да. Теперь иди. Ты опаздываешь, и надеюсь, хорошо помнишь, что было в последний раз, когда ты опоздала к мессе.
- Ага. Но мне понравилось, так что угроза так себе.
- Я могу пригрозить тебе неделей без секса, но так как лично я не собираюсь опаздывать, не вижу никаких причин наказывать еще и себя. Элеонор, ты всегда можешь переехать поближе. Ты думала об этом?
Она думала. Целых пять секунд, прежде чем решила, что скорее отрубит руку, чем продаст свой дом.
- Я люблю свой дом. И хочу там жить.
- Дело в доме или все же в воспоминаниях, которые ты хочешь сохранить?
Нора уставилась взглядом в пол.
- Пожалуйста, не заставляй меня переезжать.
Еще год назад Ссорен спрашивал ее, не хотела бы она переехать поближе к нему и церкви. Нора не сказала «нет» тогда и не сказала бы сейчас. Она знала, что он мог приказать переехать ближе, и так бы она и сделала. Но до сих пор такого не случилось. Сорен кивнул, и Нора отстранилась от него.
- Встретимся после церкви? - спросила Нора, стоя в дверях спальни.
Послеобеденное время воскресенья всегда принадлежало им. Прихожане Сорена всегда оставляли его в покое в воскресенье во второй половине дня, предполагая, что тот занят молитвой. Ну, не совсем.
- Если не произойдет божественного вмешательства.
- Божественное вмешательство, отец Стернс?
Нора тряхнула волосами с высокомерной игривостью.
- Богу лучше определиться с планами побыстрее.
Улыбнувшись через плечо, Нора последний раз взглянула на Сорена. У него, без сомнения, было самое красивое лицо, которое она когда-либо видела. Самое красивое лицо, самый острый ум, дьявольски ненасытное либидо, сексуальное тело и самое преданное сердце... Четыре года из тех пяти, что они прожили отдельно, были агонией для нее. И теперь, когда они больше года были вместе, все стало идеально. Что ж, почти идеально.
* * *
Как обычно, Микаэль проснулся задолго до будильника. Он лежал в постели с рукой в трусах и думал, что частичное отсутствие воздуха сделало бы наслаждение еще более острым. Но он обещал отцу С, что больше не станет причинять себе вред. Отец С ничего не имел против аутоасфиксии*, но запретил Микаэлю это делать в одиночку.