Он не мог видеть, как ее рука взметнулась, чтобы снова обрушиться пощечиной, но перехватил запястье у самого лица. И рассмеялся.
– Это уже становится традицией, хоть и недоброй. И почему ты решила ударить меня сейчас? Я сказал что-то неверно?
– Все неверно...
Удержать слезы не получилось, и от побежавших по щекам тонких дорожек защипало кожу. Сильные пальцы все еще удерживали ее руку, не позволяя вырваться, однако не причиняя при этом боль.
– Пусти...
– Куда? – он лишь сильнее сжал запястье. – Побежишь плакать на груди у мужа? Пожалуешься на несостоявшегося любовника? Хотел бы я посмотреть при этом на выражение лица твоего супруга!
Ее душил стыд. Зачем позволила так много? Для чего пошла на поводу у собственной слабости, от которой теперь тошнило? Как могла подпустить его на такое расстояние, что обнаженным оказалось не только тело, но и душа?
Мужчина вдруг запустил свободную руку ей в волосы, безошибочно определяя место ушиба. Мягкое, бережное касание пальцев слишком сильно напоминало ласку, и Саша невольно откинулась назад, прижимаясь головой к его ладони. Понимала, что надо освободиться, сбежать, но ничего не могла с собой поделать, отчаянно мечтая хотя бы о крохе украденного тепла. И когда он вдруг надавил ей на затылок, заставляя податься вперед, не сумела воспротивиться. Уткнулась ему в плечо и зарыдала, уже не сдерживаясь, давясь и захлебываясь собственными всхлипами. Руки Макеева сомкнулись на спине, будто баюкая, как уже давно никто не делал. С самого детства.
Дмитрий опустился на стул, потянув ее за собой и устраивая на своих коленях. Так и не разжал объятий, прижимая к себе еще сильнее. Ткань одежды глушила рыдания, но сдержать дрожь во всем теле не выходило.
Он попросту ее пожалел, но каким же приятным оказалось это ощущение! Саша не испытывала ничего подобного никогда прежде. Пока объятья Филиппа были доступны, у нее не было повода для слез, а Павла всегда старалась касаться как можно реже. Но теперь, чувствуя себя слабой, впитывая столь очевидное мужское воздействие, хотелось продлить такие мгновенья как можно дольше. Она впервые за долгое время была не одна, хотя обнимающий ее человек слишком мало напоминал утешителя. Но молчал, удерживая в кольце своих рук, а другие действия, как и слова, сейчас были не нужны.
Время словно замедлило ход, и Саша очень долго просто сидела, боясь пошевелиться и нарушить такой хрупкий покой, подошедший внезапно слишком близко. Воспаленные от слез глаза саднило и удерживать их открытыми было все сложнее, веки потяжелели, а мучительные мысли сменились каким-то туманом. Как будто она была пьяна и оттого теряла связь с реальностью.