Глава 2
Как-то апрельским утром япошка сбежала. Сяохуань встала пойти до ветру и заметила, что засов на воротах открыт. Едва рассвело, и кому приспичило идти со двора в такую рань?— гадала Сяохуань. Выпавший за ночь снег прикрыл землю тонким сизым слоем; она увидела цепочку следов в снегу — начинается у восточного флигеля, заворачивает на кухню и тянется за ворота. Япошка с родителями Эрхая жила в северной комнате.
Сяохуань вернулась к себе, растолкала мужа:
— Волчицу-то японскую откормили. Она и убежала.
Эрхай открыл глаза. Вместо того, чтоб переспрашивать: «Чего говоришь?», он молча раскрывал свои верблюжьи глаза докуда мог — это значило, что собеседник, по его мнению, несет вздор, но пусть повторит свой вздор еще раз.
— Точно убежала! Уж твои матушка с батюшкой ее сладко поили, вкусно кормили, вот и выкормили японскую волчицу. Нагуляла жиру, побежала обратно в горы.
Эрхай, выдохнув, сел. Не слушая едкие насмешки жены (ох, и жаден ты до этой японской бабенки, лет ей маленько, а уж умеет угодить мужику), Эрхай торопливо натянул штаны, стеганку.
— Отец знает?
Сяохуань не унималась:
— Выгодная покупка, ничего не скажешь: за семь даянов столько раз с ней переспал! Как горбатому на рельсы ложиться — сплошная прибыль.
Загляни в любой кабак с нелегальными шлюхами — да за ночь там отдашь целую горсть серебра, не меньше.
Эрхай вышел из себя:
— Закрой рот. Снег на улице, замерзнет насмерть — что делать будем?
Он выскочил во двор, а Сяохуань все кричала ему в спину:
— Надо же, как торопится! Смотри не упади: зубы выбьешь, целоваться станете — изо рта засквозит!
Мать Эрхая посмотрела в доме, оказалось, япошка ничего не тронула, взяла только несколько кукурузных лепешек. И оделась в то, что было на ней в мешке. Все вспомнили, как усердно она отстирывала свои японские штаны и кофту, как старательно прогладила их дном чайника, потом аккуратно сложила — значит, тогда еще готовила пожитки, чтоб сбежать. Мечту о побеге заносило снегом, заметало вьюгой, но она уцелела, пережила долгую зиму.
— Вот ведь япошка, и одежду нашу китайскую не оценила. Замерзнет, как пить дать! — пообещал начальник Чжан.
Мать стояла, оцепенев, с той самой стеганкой в руках — синие цветы по красному. Жили вместе полгода, она япошку держала почти за сноху, а та удрала, все равно что от чужих. На стеганке лежало еще две пары новых матерчатых чулок, подарок Сяохуань, — никакой благодарности у человека. Начальник Чжан надел шапку, собрался на улицу. Эрхай тоже торопливо натянул шапку, обулся, не глядя на Сяохуань: с трубкой в зубах она привалилась к дверному косяку и, недобро улыбаясь, смотрела на разыгравшийся в доме спектакль. Эрхай проскочил мимо, а она с деланым испугом шарахнулась в сторону, словно уворачивается от здоровенного быка, который вырвался из загона.