— Мы совершили нехорошее дело, — пробормотал отец. — Я, дядюшка Йозеф и все остальные из Крайека. Не надо было нам идти в горы…
— Не-не-е-е-т, — простонала мать, но мальчик не мог повернуть головы, чтобы посмотреть, что с ней.
— …потому что мы ошиблись. Все мы ошиблись. Это оказалось совсем не то, что мы думали…
Мать вдруг застонала снова, как попавший в ловушку зверь.
— Видишь? — сказал отец, повернувшись спиной к огню.
Его белое лицо словно светилось в тени. Он крепко сжал плечо мальчика, который вдруг задрожал, словно сквозь его душу пронесся порыв ледяного северного ветра. Мать всхлипывала, и мальчик хотел повернуться к ней, но не мог пошевелиться, не мог заставить свою голову повернуться, а глаза — моргнуть. Отец улыбнулся и сказал:
— Мой мальчик. Мой маленький Андре…
И голова его наклонилась к сыну.
Но в следующее мгновение мужчина отпрянул, в глазах его вспыхнули серебряные отблески.
— Не смей стрелять! — завопил он.
В это мгновение мальчик с криком вырвался из рук отца и увидел, что мать дрожащими руками сжимает ружье, широко открывая рот, из которого вырывался непрерывный вопль. И когда мальчик рванулся к ней, мать нажала оба курка.
Пули просвистели над мальчиком, ударив мужчину в грудь и голову. Он закричал — крик его прозвучал эхом вопля матери, но он был полон не ужаса, а ярости — выстрел отбросил отца назад на пол, где он и остался лежать лицом в сумрачной тени, а сапогами в тускло-красных углях очага.
Мать выронила ружье, подавляя душившие горло рыдания, которые вдруг перешли в приступ безумного смеха. Отдача едва не сломала ей руку, отбросив ее спиной на дверь. Глаза ее застилали слезы. Мальчик чувствовал, как бешено барабанит сердце. Ноздри ел едкий запах порохового дыма, но он не мог оторвать глаз от безумной женщины, только что стрелявшей в его отца, лицо которой исказила судорога, на губах выступила пеной слюна, а глаза лихорадочно метались из стороны в сторону.
В другом углу комнаты послышался тихий скребущий звук.
Мальчик, словно ужаленный, повернулся всем телом.
Отец поднялся с пола. Половина лица у него исчезла, и теперь челюсть, подбородок и нос висели на белесых, бескровных сухожилиях. Уцелевшие зубы блестели в отсветах пламени, а глаз повис на толстом сосуде, свешиваясь из темной дыры в том месте, где была глазница. В дыре горла судорожно сокращались разорванные мышцы и белые нити нервов. Пошатываясь, мужчина поднялся на ноги и протянул перед собой свои огромные руки, пальцы которых были согнуты сейчас наподобие когтей зверя. Он попытался ухмыльнуться, но лишь одна сторона рта устрашающе изогнулась кверху.