Дворник высказал невероятную мысль:
«А могет энтот ветрогон Семка Перинов и вовсе не жеребец на племях, а охмуритель-супостат, вражина отечества нашего. А вдруг покуда он молотит языком, вынюхивает, как легавая псина, что к чему. Ить ети особы-то ох как много знають. Ить такой кобель выгрызет нужные данные-то, да небось уж и продает их. Ведь жалованье-то у нево махонькое. Откель же у нево стоко денег? Сорит деньгами на барышень, как сорит своей листвой осенний лес. Вот ведь какая каналья! Не продался ли он, анчихрист, немчуре? Нюхом чую, што так могет энтот окаянный кобель. Давеча нарошно стольник разменял у ево, дак бумажник набит у Семки деньгой туго, навроде купеческого. Надобно за нем крепкий пригляд, причем денно и нощно».
Барабан.
«Стук» этого «барабана» своему начальнику настолько выбил из колеи, что он, многоопытный Хаген, растерялся. Его просто ошеломило, что какой-то полуграмотный дворник расколол его, обвел вокруг пальца. Он чертыхнулся, вспомнив наставления инструктора разведшколы, который настойчиво твердил ему: в России, где с незапамятных времен правит воровство, жульничество, мздоимство и казнокрадство, — подозрительность и черная зависть в крови и у дворника, и у придворного вельможи, у обывателя и у интеллигента. В нравственно больном обществе незапачканного в жульничестве подозревают, а награбившему состояние — завидуют. Но даже белая зависть рождает хотя бы маленькую подлость. А посему — внушал его наставник — упаси тебя бог разинуть рот, расслабиться или заболеть высокомерием. Иначе беды не миновать. Но этим увещеваниям своего наставника он почему-то не очень доверял, покуда сам не вычитал у самого Герцена о том, что в России очень редко встретишь честного человека.
Эти мысли в голове у Двойника пронеслись со скоростью курьерского поезда. И словно от грохота железнодорожного состава, стоял в голове неприятно отягощающий шум. Первым делом кайзеровский агент решил убрать дворника. Но тут же отбросил эту авантюрную мысль, впрочем, как и другую занозистую думку: изъять это донесение тайного осведомителя. Но и то и другое грозило ему провалом. Ведь охранке нетрудно будет сделать элементарный вывод, который может осилить и гимназист, — коль в донесениях пошла речь о нем, Семене Перинове-Хагене, и после этого убивают осведомителя, значит, управляющий делами министра Фредерикса заметает следы. Иначе говоря, охранка на верном пути.
Но с другой стороны, тоже существовала реальная опасность провала. И об этой опасности, о доносе Барабана, он обязан был немедленно доложить своему шефу. Но в донесении дворника в жандармерию указывалась его конкретная ошибка. И ему за этот прокол несдобровать. В лучшем случае ушлют в какое-нибудь Мымрино, где бродят по улицам медведи в обнимку с волками. Двойнику даже трудно было представить это. Мысль о том, что он не будет встречаться наедине с очаровательной княгиней Шуйской или не будет обнимать ночью округлые матовые плечи красавицы Изабеллы, молодой жены своего шефа-министра, которая, оправдываясь, нежно щебетала: «Ах, Сэмён, пойми, внебрачная связь по любви — порыв страждущего сердца, а без любви — разврат. Но ты же знаешь, что я тебя люблю».