Рафэ присел над телом моего мужа, задумчиво поцокал языком, шаря пальцами по его шее, и встал, не проронив ни слова.
Я хотела спросить, что с мужем, но слова застряли в горле, когда наши с доминантом взгляды встретились.
– Нет! – закричала я и бросилась к Караю, но меня удержали.
Сильные руки обвились вокруг талии и меня буквально силой оттащили от Карая.
– Уведите ее, – резко приказал Рафэ смутно знакомым мужчинам.
Я кричала и рвалась к мужу, но меня скрутили и уволокли в дыру в стене. События следующих нескольких часов слились в сплошной кошмар. Я кричала и плакала, кто-то бил меня по щекам, меня обнимали и гладили по голове, как ребенка… А потом кто-то положил холодную подрагивающую руку на мой лоб, и наступила темнота.
Проснулась я от поцелуя и ощущения теплого дыхания на щеке.
– Мамочка, тебе плохо? – спросил Карвин, едва сдерживая слезы, когда я открыла глаза.
– Ну что ты, милый, я просто немного устала, – заверила сына и закусила губу, чтобы не разрыдаться при нем.
Малыш погладил меня по щеке, провел пальчиками по нахмуренному лбу и со свойственной только детям уверенностью произнес:
– Все будет хорошо, ты только не плачь.
По моей щеке скатилась слеза, за ней устремилась вторая, но ее стерло что-то теплое и шершавое. Приподнялась и увидела сидящего рядом с сыном белого кота.
– Смотри, кого мне подарили! – радостно заявил Карвин, гладя и теребя за ухо животное. – Его Сливка зовут, потому что он сливки любит.
И я улыбнулась. Не потому, что мне понравился новый питомец сына, а потому что этот питомец посмотрел мне прямо в глаза, и я услышала голос в голове, который произнес всего два слова: «Он жив».
– Правда же, он замечательный! – восторженно воскликнул Карвин.
– Да, он самый замечательный на свете! – заверила сына, обняв его и прижав к себе.
«А ты живи, будто он мертв», – снова прозвучало у меня в голове. Я кивнула коту, стараясь не думать о том, что, возможно, горе затуманило мой рассудок и все это мне только кажется.
– Ну, я пойду, а то там Ники и Анти без меня весь торт съедут, – воскликнул Карвин и спрыгнул с кровати, ухватив под мышку кота.
– Съедят, – поправила я, проигнорировав возмущенный взгляд животного.
– Все равно съедут, – заявил сын и убежал, размахивая котом, как игрушкой.
Похоже, у богини все же есть какой-то план, и Карай играет в нем не последнюю роль, если я все же не лишилась рассудка от горя. Как бы то ни было, я верила коту. Не потому, что это давало реальный шанс на победу, а потому что не могла найти в себе сил принять смерть мужа. Пусть это будет безумие, сейчас даже оно предпочтительнее беспощадной действительности.