– Так вы знали, кто он? – с интересом спросил Брагин.
Антип молча кивнул.
– Вот как… Но тогда ты должен понимать, что я не могу оставить это дело без внимания. Вы, оказывается, знали, а я вот узнал лишь два дня назад. Атаман Берёза – очень опасный человек. Убийство для него – пустяк, и у него за плечами их немало. Прошлым летом он бежал с зерентуйского рудника, зарезав двух солдат. А после, уже в деревне, прикончил целую семью, когда его отказались впустить в хату на ночлег. И с этого винокуренного завода он бегал лет десять назад, ещё не при мне.
– О-о-ох… – простонала Устинья.
Антип покачал головой, нахмурился. Вздохнул.
– Барин, я ж ему говорил… Ефимке-то… Да, видать, плохо говорил, моя вина.
– С завода Берёза бежал потому, что на него уже пришли бумаги с Зерентуя, – медленно выговорил Брагин. – Со дня на день я должен был отправить его обратно на рудник, где ему пришлось бы очень тяжело. Наш атаман об этом, видимо, узнал и предпочёл вовремя исчезнуть. Так что Берёзу можно понять… А вот Силина я, хоть убейте, не понимаю.
– Да на кой же мой Ефим ему сдался… Берёзе-то?!. – почти вскричала, вскидываясь в руках Антипа, Устинья. – Коль этот атаман изверг такой, убивец… На что ему Ефим понадобился?!
– Устинья, не мне тебе напоминать, почему Ефим здесь, – помолчав, почти нехотя заметил Брагин. – Ты же знаешь, однажды он уже сделал это…
– Так ведь и про меня в бумагах то же самое написано, – сквозь слёзы криво усмехнулась Устинья. – И про Антипа Прокопьича. А нешто это правда?
– Ты хочешь сказать, что Ефим невиновен?..
– Не хочу. Всё так и есть, убивал он. Только он меня спасал… И подружку мою… И других людей, которые уже в петлю лезть готовы были. Мой Ефим святое дело сделал, за то и пострадал… И мы с ним вместе, потому я ему жена, а Антип Прокопьич – брат… И не знаю я, не пойму, зачем он… Для чего… Не разбойник он, Ефим, не кромешник! Он опамятуется, вот вам крест, воротится! Поверьте, барин, на образе поклянусь, коли нужно!
– Права Устя Даниловна, – подтвердил и Антип. – И я голову положу, что вернётся. На нём боле трёх дён дурь не держится. Вот самое большое – пять!
Брагин молча барабанил пальцами по краю стола, хмурился. Устинья, в очередной раз вытерев слёзы, умоляюще смотрела на него. За окном уже было темным-темно.
– Послушайте… Я готов вам поверить. И, кроме того, Устинья, я очень благодарен тебе за Алёшку. Право, и предположить нельзя было такого результата. И господин Иверзнев говорит, что это полностью твоя заслуга и он не имеет к лечению Алёши никакого отношения.