– Волчиха ляшская! – прошипел он. – Хуже волчихи, волчиха бы волчонка своего спасать стала… Ведьма ты! Погоди, ужо будет тебе, воруха!
В тот же вечер воинский кузнец, угрюмый чернобородый татарин с отсеченным ухом, не поднимая глаз, заклепал на узкой щиколотке Марины железный обруч кандалов. Другим концом цепь закрепили на ближайшей весельной уключине, чтобы упрямая «ляшка» не сиганула в воду. Котлового варева ей больше не носили, только изредка бросали, словно собаке, сухарь или кусок черствого хлеба. Даже теперь Марина изредка читала во взгляде того или иного из стрельцов или пушкарей затаенное сочувствие, но выражать его что делом, что словом служилые люди теперь опасались. Караван приближался к Астрахани – от вольного походного житья обратно к воеводскому двору да к приказным людям, к пытошной да к палачу, к сыску да к расправе. Не до вольницы становилось стрельцам. Не до жалости к пленной еретичке и колдунье. Свою бы буйную головушку на широких плечах сохранить!
Маринкина башня, Коломна, 1615 год
Сотник Рожнов давно уже, с лихой юности, не заботился о своей внешности. Недосуг было ему об этом думать! Забот и без того хватало – на то ты и сотенный голова, чтобы о каждом из своих людей подумать, чтоб был оружен и одет добро, да накормлен, да на постой устроен, да жалованьем вороватыми дьяками и подьячими не обделен. А кроме людей – кони, каждый тоже догляда требует… Все равно было Федору, как он со стороны выглядит. Бороду себе сам подрезал большущими ножницами – криво да косо, кафтан уже сколько лет один и тот же носил – потому как счастливый, удатный этот кафтан, чеснока и лука ел много – недаром говорят: «Чеснок да лук от семи недуг!» Баню любил и волосы тщательно чесал, это да, ну так это не ради телесного удовольствия, а для здоровья, чтоб нечисть разная мелкая в грязи не разводилась… На иноземных воинов благородного сословия, которые душистой водой себя поливали, богатое платье под доспехами носили, кудри да бороды красиво завивали, а щеки гладко стригли, Федор привык смотреть с легкой усмешкой – мол, не мужское это дело так о себе радеть! Но когда к Марине пошел, на прогулку ее выводить, вдруг задумался да осмотрелся: бороду расчесал, подровнял, как сумел, кафтан поновее у знаменщика Прошки Полухвостова одолжил, да и чеснока прежде целый день не вкушал.
Высокородная пани Марина – она ведь воспитания тонкого, рыцарей видела богатых да славных, негоже перед ней холопом грязным казаться! Хотел Федор даже на посад сходить, скляницу с душистой водой купить да обрызгаться водицей этой, как ляхи делают, но потом раздумал – молодцы из сотни засмеют, а особливо полусотник Ванька Воейков, дружок давний, постарается!