И все это разбивалось о ледяную стену в душе, умирало несказанным.
Когда-то Акио горел заживо, стоя на передовой в Огненной долине. Сейчас он тоже горел, сжигая себя в огне новых чувств. Стена, бывшая раньше безопасным убежищем, стала темницей, из которой не было выхода.
Он вспоминал Хитоми. Сестра — единственный человек в этом мире, проходившая за ледяную стену. Спокойно, как к себе домой.
Нет, он никогда не впускал ее, она входила сама, не замечая преград. Ее не отпугивала напускная холодность и жестокость Ледяного Беркута, она видела в Акио сильного, доброго и заботливого старшего брата, и он становился для нее таким.
Но Мия так не умела. И Акио понимал — еще немного, и все. Он потеряет ее.
Навсегда.
— Господин…
Мия нерешительно застыла на пороге кабинета. Соседняя со спальней комната, в которой даймё хранил архив, переписку, карты, своды законов, многочисленные свитки по экономике и военному делу. Обычно именно здесь после обеда он разбирал письма и бумаги. Мия до сих пор была в этой комнате лишь однажды, в самый первый день.
Акио сидел за столиком, просматривая какое-то донесение, и делал пометки на листе рисовой бумаги.
— Иди сюда.
Она робко подошла и опустилась на татами рядом со столиком. Непривычно было, что Акио больше не гонит ее и не отмахивается.
— Сейчас закончу, — сказал он, не отрывая глаз от бумаги. — Подожди.
Изящная кисть казалась слишком маленькой для его руки. Меч смотрелся в ней куда уместнее.
Мия опустила взгляд на беспорядочные черточки, которыми он пятнал белизну бумаги. При виде такой записи преподавательница каллиграфии из «Медового лотоса» схватилась бы за сердце. Иероглифы торчали вкривь и вкось, местами и вовсе только по соседним значкам можно было догадаться о значении того или иного символа.
— У вас плохой почерк.
— Ужасный, — хмыкнул Акио. — Отец считал, что для будущего даймё важнее уроки кэндо, экономики и военного дела.
— А говорят, что кэндо и каллиграфия — едины. И мастер в одном искусстве будет мастером и в другом.
— Врут.
Он обмакнул кисть в тушь, занес над бумагой и выругался, посадив кляксу прямо по центру свитка. Некрасивое пятно съело половину иероглифов, лишив смысла все прочие.
Со словами «опять переделывать!» Такухати скомкал испорченный лист и достал новый.
— Неправильно.
— Что? — Он поднял голову и хмуро уставился на Мию.
— Вы слишком глубоко погружаете кисть. Достаточно на треть. И тушь лучше не стряхивать, а отирать. Давайте я покажу.
Акио протянул девушке кисть. На лице его читалось такое явное сомнение, что Мию разобрал азарт. Не зря же она была лучшей по каллиграфии в «Медовом лотосе».