– Моя дорогая Молли, какая нежданная радость! Только сегодня утром я сказала папе: «Когда, по-вашему, мы вновь увидим нашу дорогую Молли?» Он ничего не ответил, он ведь не очень-то разговорчив, как тебе известно. Но я уверена, что он решил устроить мне приятный сюрприз и доставить удовольствие. А ты что-то выглядишь немного… как бы это поточнее выразиться?.. помнится мне, у кого-то есть такие замечательные строчки: «Ее лицо под лунным светом еще прекраснее при этом…»[142] И потому мы будем называть твое личико залитым лунным светом.
– Лучше бы вам не упражняться в поэзии, а дать ей подняться в свою комнату и отдохнуть, причем как можно скорее. Найдется в этом доме какой-нибудь завалящий роман? Он станет для нее лучшим снотворным.
Он не отходил от дочери ни на шаг до тех пор, пока ее не уложили на софу в комнате с задернутыми шторами и в руках у нее не оказалась книга, которую она якобы собиралась читать. Только тогда доктор ушел, увлекая за собой супругу, которая приостановилась у дверей, чтобы послать Молли воздушный поцелуй, и выразила легкое недовольство тем, что ее уводят едва ли не силой, причем против ее воли.
– Послушайте, Гиацинта, – начал он, едва они спустились в гостиную, – ей нужен заботливый уход. Она переутомилась, а я проявил себя полным идиотом. Это все. Ее нужно тщательно оберегать от всех забот и тревог. Но даже при таком уходе я совсем не уверен, что она не заболеет!
– Бедняжка! Она и впрямь выглядит усталой. Она немножко похожа на меня в том, что чувства оказываются чересчур сильными для нее. Но теперь, когда она вернулась домой, мы постараемся развеселить и приободрить ее. В себе я не сомневаюсь, а вот вы должны перестать делать столь скорбное лицо, дорогой мой, – для больного нет ничего хуже, чем проявление уныния у тех, кто его окружает. Сегодня я получила очень приятное письмо от Синтии. Дядя Киркпатрик буквально обожает ее и относится к ней, как к собственной дочери. Он подарил ей билет на концерт классической музыки[143], а еще ей нанес визит мистер Гендерсон, несмотря на все, что произошло между ними ранее.
Мистер Гибсон вдруг подумал, что его супруге достаточно легко быть жизнерадостной, учитывая, какие приятные мысли ее посетили и сколь очевидные ожидания она питала, тогда как ему будет куда труднее убрать с лица выражение тревоги и уныния, ведь его собственный ребенок слег от переутомления и неизвестно, не приведет ли это к еще более серьезному заболеванию. Впрочем, он неизменно оставался человеком действия, стоило ему решить, в каком направлении нужно двигаться; а еще он знал, что «тот – караулит, этот – спит, уж так устроен свет»