– Так и сказала! И что же он ответил?
– Что он любит меня такой, какая я есть. Так что, сама понимаешь, он отчасти предупрежден. Правда, как мне представляется, он немного побаивается, потому что хочет, чтобы я вышла за него замуж как можно скорее, по сути, чуть ли не завтра. Правда, я еще не знаю, уступлю ли его требованиям. Ты его почти не видела, Молли, но сегодня вечером он придет опять, и имей в виду, что я никогда не прощу тебя, если ты не сочтешь его очаровательным. Полагаю, что он нравился мне и несколько месяцев тому, когда впервые сделал предложение, но я пыталась убедить себя, что это не так. Вот только временами я бывала настолько несчастна, что мечтала о том, как бы надеть на свое сердце железный обруч, дабы оно не разорвалось, как у Верного Генриха в немецкой сказке[148], помнишь, Молли? Когда его господин вернул себе корону и королевство, а заодно и возлюбленную после многочисленных испытаний и несчастий, и уже возвращался из церкви, в которой они венчались, в карете, запряженной шестеркой лошадей, а на запятках стоял Верный Генрих… И вдруг счастливая пара услышала, как три раза подряд раздался громкий треск, а когда они спросили, что это, Верный Генрих ответил, что это лопнули три железных обруча, которыми он сковал свое сердце, чтобы оно не разорвалось от невзгод, обрушившихся на его хозяина.
Вечером пожаловал мистер Гендерсон. Молли было очень любопытно взглянуть на него, но, увидев молодого человека, она не смогла решить, нравится он ей или нет. Он был красив, но без тщеславной смазливости; аристократичен и благовоспитан, но без жеманной рафинированности. Он легко поддерживал разговор и ни разу не изрек какой-либо глупости. Одет он был с иголочки, но, похоже, не обращал на свой наряд ни малейшего внимания. Он был уравновешен, благодушен и добр; не лишен, разумеется, некоторого легкомысленного остроумия, что было свойственно его профессии и возрасту. Но, на взгляд Молли, ему все равно чего-то недоставало, чего-то очень важного, и в глубине души она сочла его заурядной личностью. Но, разумеется, она ни словом не обмолвилась об этом Синтии, которая выглядела настолько счастливой, насколько это вообще было возможно. Миссис Гибсон тоже пребывала на седьмом небе от счастья и говорила очень мало, но то, что она все-таки изрекала, выражало высшую степень одобрения на безукоризненном и утонченном языке. Мистер Гибсон пробыл с ними совсем недолго, но все это время изучал мистера Гендерсона, пытливо глядя на него своими темными проницательными глазами. Мистер Гендерсон вел себя со всеми именно так, как от него и ожидали: уважительно – с мистером Гибсоном, почтительно – с миссис Гибсон, дружески – с Молли, преданно – с Синтией. Как только мистер Гибсон, улучив момент, остался с Молли наедине, он спросил: