– Несомненно, моя дорогая. Мне нравится, когда у каждого человека имеется собственное мнение. Вот только в основе моего мнения лежат долгие размышления и жизненный опыт, приобрести который имели возможность немногие, поэтому я полагаю, что всем остальным следовало бы с должным почтением позволить убедить себя. Собственно говоря, как мне представляется, лишь упрямство мешает им признать очевидное. Я ведь не деспот, надеюсь? – с некоторым беспокойством осведомилась она.
– Если даже и так, милая мамочка, – ответствовала леди Гарриет, ласково целуя обращенное к ней строгое лицо матери, – то деспотизм мне нравится больше республики, и мне придется стать тираном по отношению к своим пони, поскольку уже слишком поздно ехать в Эш-холт.
Однако, прибыв к Гибсонам, она задержалась у них настолько, что от поездки в Эш-холт вообще пришлось отказаться.
Молли сидела в гостиной бледная и дрожащая и сохраняла спокойствие лишь невероятным усилием воли. Она была там одна, когда вошла леди Гарриет; комната пребывала в полнейшем беспорядке, повсюду были разбросаны подарки и упаковочная бумага, картонные коробки и украшения.
– Моя дорогая, ты похожа на Ма́рия[150], сидящего на развалинах Карфагена! Что случилось? Отчего у тебя на лице столь мрачное и удрученное выражение? Надеюсь, бракосочетание не отменяется? Хотя я уже ничему не удивляюсь там, где речь идет о прелестной Синтии.
– О нет! С этим все в порядке. Но я вновь простудилась, и папа говорит, что мне лучше бы не ехать на свадьбу.
– Бедненькая моя! Это ведь твой первый визит в Лондон!
– Да. Но больше всего я переживаю из-за того, что не смогу быть рядом с Синтией до самого конца, а папа…
Она умолкла, потому что не могла продолжать, чтобы не расплакаться, чего ей очень не хотелось. Откашлявшись, Молли вновь обрела голос.
– Папа, – продолжала она, – так ждал этого праздника… хотел поехать в Лондон… и посмотреть… Ох! Я не знаю, куда именно, но у него есть целый список имен и достопримечательностей, которые он намеревался посетить. А теперь он говорит, что не может просто так взять и уехать, оставив меня одну на целых три дня: два – на дорогу и один – на свадьбу, и что на душе у него будет неспокойно. – В этот самый момент в комнату вошла миссис Гибсон, чем-то весьма недовольная, по своему обыкновению, хотя уже одно присутствие леди Гарриет способно было разрядить любую напряженную атмосферу.
– Моя дорогая леди Гарриет, как это мило с вашей стороны! Ах да, я вижу, что это бедное несчастное дитя уже рассказало вам о своем невезении. И как раз тогда, когда все идет самым замечательным образом. Уверена, что это было открытое окно за твоей спиной, Молли. Ты помнишь, как настаивала на том, что оно не причинит тебе вреда, а теперь сама видишь, чем это обернулось… Какая досада, что я не смогу сполна насладиться этим событием – свадьбой единственной дочери – без тебя, потому что я не могу и думать о том, чтобы оставить тебя без Марии. Уж скорее я пожертвую чем-нибудь сама, чем буду скорбеть о том, что ты осталась дома одна, без присмотра, больная и печальная.