– Не имеет значения, кем она была прежде, смотрите на то, кем она стала сейчас! Должен сказать, что удивляюсь тому, что на вас не действуют ее смирение и кротость, отец!
– Я даже не могу сказать, что она красива, – проворчал сквайр, которому не хотелось в очередной раз выслушивать аргументы, к которым частенько прибегал Роджер, когда требовал от него уважения и привязанности, причитающихся Эйми. – А вот твоя мисс Синтия и впрямь была красавицей, этого у нее не отнять, потаскуха этакая! Подумать только, что вы, оба моих сына, пошли против воли своего отца и выбрали себе девчонок намного ниже себя по положению и при этом никто из вас не обратил внимания на малышку Молли. Пожалуй, мне следовало бы разозлиться на нее в то время, но девчонка сумела подобрать ключик к моему сердцу, в отличие от этой француженки или твоей избранницы.
Роджер ничего не ответил.
– И я не понимаю, почему бы тебе не остановить свой выбор на ней. Я уже смирился, да и ты не тот наследник, каким был Осборн, когда женился на своей служанке. Тебе не кажется, Роджер, что ты мог бы обратить свой взгляд на Молли Гибсон?
– Нет! – коротко бросил в ответ Роджер. – Слишком поздно… уже слишком поздно. Давайте больше не будем говорить о моей женитьбе. Это то самое пятиакровое поле?
И вскоре он уже обсуждал с отцом сравнительную стоимость луга, пахотных земель и пастбища с такой живостью, словно никогда не знал Молли и не любил Синтию. Но сквайр, пребывавший отнюдь не в благостном расположении духа, неохотно включился в дискуссию. А в самом конце он вдруг бухнул àpropos de bottes[155]:
– И все-таки, не кажется тебе, что ты мог бы полюбить ее, если бы захотел, Роджер?
Роджер прекрасно знал, на кого намекает отец, однако готов был сделать вид, будто ничего не понимает. Но после долгого молчания он негромко ответил:
– Я не стану даже пытаться, отец. И давайте больше не будем говорить об этом. Как я уже сказал, теперь слишком поздно.
Но сквайр повел себя, как капризный ребенок, у которого отобрали любимую игрушку. Время от времени он вспоминал о постигшем его горьком разочаровании, а после принялся обвинять Синтию в том, что Роджер стал равнодушен к женскому полу.
Так получилось, что в последнее утро своего пребывания в Холле Молли получила первое письмо от Синтии – миссис Гендерсон. Он пришло как раз перед завтраком; Роджер был где-то во дворе, а Эйми еще не сошла вниз. Молли сидела одна в столовой перед уже накрытым столом. Едва она успела прочесть письмо, как вошел сквайр, и Молли сразу же, пребывая в приподнятом настроении, сообщила ему о том, что принесло ей утро. Но, заметив выражение лица сквайра, она тут же прикусила язык, укоряя себя за то, что вообще упомянула при нем о Синтии. Он выглядел раздраженным и подавленным.