Знание-сила, 2007 № 04 (958) (Журнал «Знание-сила») - страница 31
И не потому ли чистота — одна из характерных областей беспокойства современной культуры? — с характерной для нее проблематичностью, проницаемостью границ, неустойчивостью статусов, изменчивостью ролей. Не от того ли — навязчивая, до агрессивности, потребность в чистоте, что современный человек озабочен самоутверждением, а тем самым — собственными границами и собственной защищенностью? Чистота — одна из немногих областей, в которых человек сегодня еще может оставаться самим собой. «Чистое» — «мое». Не обезличенное какое-нибудь, а именно «мое». Особенно — если сам, своими руками, вычистил. Удалил все чужое.
П. Пикассо. «Купание». 1901 г.
При всех, казалось бы, безусловно, положительных значениях всего «чистого» и отрицательных — всего «грязного» стоит обратить внимание и на то, что в мифологических системах с «грязью» — она же «хаос», она же несомненный источник опасностей — устойчиво ассоциируется не что-нибудь, а секс и женское начало. То есть, попросту говоря, то, без чего никакая жизнь не возникнет.
Чистое — стерильное — мертво (недаром операция, лишающая животное возможности размножаться, именуется не как-нибудь, а «стерилизацией».) Жизнь берет начало, возникает — с трудом — из небытия именно в «грязном», неустоявшемся, не вполне структурированном. Конечно, как любая пограничная, переходная область — это опасно.
Да, стремление к чистоте — оборотная (...нет, даже вполне «лицевая») сторона страха перед смертью и разрушением. Но ведь и рождение (тоже — пересечение границ мира живых, нарушение сложившегося порядка) страшно вряд ли менее смерти. Поэтому в традиционных культурах оно обставлено таким количеством ритуальных предосторожностей.
И поэтому же, кстати, так живо интересуется мусором и грязью (тем, что имело когда-то свою чистоту и форму, а потом ее утратило или вот-вот утратит) — современное, особенно авангардное, искусство; недаром так привлекательно «грязное» для контркультуры. В этой бесформенности, в этом распаде угадывается потенциал для рождения нового.
Зачем, например, Илья Кабаков в «Мусорных альбомах» тщательно экспонирует содержание помойного ведра — умершие вещи: старые квитанции, конверты, использованные лезвия бритвы... — а в одной инсталляции и вовсе воспроизвел советский привокзальный туалет во всех подробностях? Почему девиз фестиваля в Вудстоке (1969) звучал как «Three days of mud, peace and love» — «Три дня грязи, мира и любви»? — причем, заметим, грязь — на первом месте.
Не потому ли, что все это — тоже работа границы? Оспаривание ее, растяжение, завоевание для жизни новых пространств: нормальное занятие авангарда. Взаимодействие с амбивалентной, подвижной, угрожающей и потому отталкивающей областью между жизнью и не-жизнью. Попытка ухватить таинственные силы, образующие жизнь и гасящие ее.