Клеменц промолчал. Он еще несколько раз прошелся по комнате и сел на кушетку. Минут пять почитал записку и опять встал.
— Я не нахожу места Моцарту в твоем обществе, — сказал он. — Ни Моцарту, ни Канту, ни Пушкину, ни Менделееву. Все люди должны жить за счет своего труда, имеющего спрос большинства населения. У наших крестьян нет ни малейшего спроса на сонаты и симфонии.
— Он появится, такой спрос.
— Через сто — двести лет? А Моцарт должен ждать?
— Он будет занят нужным большинству трудом, но только четыре часа в сутки.
— И как раз в эти четыре часа мы лишимся «Турецкого марша»… Вот ты пишешь тут о Дарвине. Были бы открыты его законы живой природы, если бы он по четыре часа работал в мастерской или на полях?
— Их открыли бы, возможно, не в пятьдесят девятом году, а раньше, если бы все люди, скажем, с начала нашего века занимались производительным трудом. Дарвин, занимающийся вывозом нечистот, потому только кажется людям абсурдом, что они не в состоянии отрешиться от современных представлений. Мы забываем, что для того, чтобы появилась такая личность, как Дарвин, нужен был подбор особо благоприятных условий в течение десятилетий.
— Вот-вот, ты сам себя опровергаешь. Благоприятных условий для Дарвина не оказалось бы, если бы его дед и отец не были бы врачами, которые физически не работали.
— Нет, благоприятных условий для открытий было бы больше, если бы все люди занимались производительным трудом и, следовательно, все имели бы больше времени для образования, размышления и исследований. Распределение труда было полезно для социального развития, но оно становится все более вредным. Оно расчеловечивает человека, замыкает каждого в свою тесную клетку. Настает время интеграции труда. В этом спасение.
— Ладно, дружок, — сказал Дмитрий, — до осуществления твоего социального идеала еще очень далеко. Я думаю, наши сильно спорить о таком далеком будущем с тобой не станут.
— И все-таки мы должны ясно представлять, за какое будущее боремся. Понимаю, что действительность будет так сложна и разнообразна, что ее не уложить ни в какой идеал. Однако мы зовем народ не к пугачевскому бунту, а к революции. Не только к разрушению, но и к построению. Никакая постройка невозможна без проекта, хотя бы приблизительного. Иначе перекосится все сооружение. И рано или поздно рухнет.
— А если проект ошибочный? Сооружение тоже может рухнуть.
— Поэтому и необходимо уже теперь серьезно обсуждать будущее социальное построение, учитывая ошибки прошлых революций.
— Что ж, будем обсуждать, — сказал Клеменц. — Давай теперь посмотрим, какие ближайшие дела ты предлагаешь. — Он сел на кушетку и начал читать вторую часть программы.