Жора встал, поднял рюмку и произнёс целую речь.
– Знаете, журналисты любят красивые слова, разные лозунги и привлекательные заголовки к своим заметкам. Мы к ним привыкли, и внимания особого не уделяем. И я сегодня взял запорожскую нашу газету, пробежал глазами, ничего особенного сначала не заметил, хотел отложить в сторону, но потом обратил внимание на одну заметочку, маленькую такую заметочку, пятьдесят лет в строю, называется. Вспомнил я книгу Игнатьева, это генерал, ещё с царских времён генерал, он книгу с точно таким же названием написал. Ну, думаю, ещё один пятьдесят лет прослужил. Заинтересовался. Что ж это за генерал. Оказалось – это и не генерал вовсе, а токарь. Представляете, человек пятьдесят лет токарем проработал! Это тоже, знаете ли, не фунт изюму! И, оказывается у этого человека самый большой рабочий, я подчёркиваю – не чиновничий или какой-либо ещё там, а рабочий, у станка, стаж в нашем городе. Мне только стыдно, очень стыдно, что я узнаю это из газет, потому что имя этого человека – Поляков Сергей Фёдорович!
За столом прокатилось удивлённо-восхищённое «о-о-о» и «ах, ах»! – все стали смотреть на виновника торжества, а Жора продолжил:
– Прости, папа. Мы все тебя поздравляем и очень любим.
Он поднял руку с рюмкой.
– За рабочего человека Сергея Фёдоровича. За тебя, папа!
Он подошёл к отцу, они чокнулись, поцеловались и выпили. И все потянулись к Сергею Фёдоровичу, все целовали его, а дети прижимались и норовили остаться рядом, как бы говоря: «Это мой дедушка». А дедушка смущался, щуря старческие глаза, и всё повторял:
– Ну что ж такого? Это жизнь, все работают.
Семья развеселилась и, что называется, разошлась – праздновали до часу ночи.
Следующий день был воскресенье. После обеда Жора пригласил Сергея Фёдоровича пройтись по улице. Погулять. Тот удивился, но молча набросил на себя курточку и вышел вслед за сыном. Немного отойдя от дома, Жорка присмотрел в тихом месте лавочку и пригласил отца сесть отдохнуть.
– Да я не притомился, – заметил Сергей Фёдорович. И замолчал, ожидая, о чём же хочет поговорить с ним сын, – не зря же увёл его из дома. Посидели молча.
– Ну, ты что, Георгий, – не выдержал старик. – Я понимаю, дома народу много, не поговоришь. Случилось что? Ты говори, не стесняйся.
– Да я не стесняюсь. Стыдно мне, что о родном отце из газет узнаю. Раньше не нашёл времени поговорить с тобой. Как ты в молодости жил, как с мамой познакомились, как вы в Питер попали, а потом в Донбасс?
Сергей Фёдорович покачал головой.
– Долгая это история, сынок. За раз всю жизнь не пересказать. Ты ж не забыл? Мне семьдесят. А себя не вини. Мальчишки прошлым своих родителей никогда не интересуются. А ты, когда из мальчишек вырос, сразу в армию, потом война. Так что у тебя до сих пор и возможности не было прошлым моим поинтересоваться. Поговорим. А коротко, дело было так: я был бедняк, а у мамы твоей была семья, хоть и крестьянская, но зажиточная. Работал я в этой семье батраком. И полюбили мы с Тоней друг друга. Крепко полюбили. Да кто ж ей разрешил бы за батрака бесштанного замуж пойти? А мамка твоя в молодости страсть, какая шустрая была. Бежим, говорит, из дома, раз счастья нам тут нет. И сбежали мы с ней в Питер, там и поженились. Там я и на завод пошёл работать, грамоте научился. Только климат питерский Антонине не подошёл. Она всё болела. И детишек рожала, а они всё в младенчестве помирали. Сильно мама переживала. Без родительского благословения поженились, мол, вот боженька и карает. А как уехали мы на юг, в Енакиево, так дела у нас на поправку пошли. И Тоня болеть перестала, и детки, здесь рожденные, выросли. Ты, Димка, Оля и Сашенька. Да судьба, видишь, такая: братья всю войну прошли и здоровы, а сестрички ваши обе погибли.