— Прощай, милый. Учебники-то учи, смотри! Это ничего, что я иду. А ты все-таки учи.
Погладил его по волосам. И телеграфисту казалось, что идет на смерть не грубый, полуграмотный человек, который всего несколько недель тому назад был ему совсем не интересен и не нужен, а кто-то самый родной и близкий, без которого вся остальная жизнь, сколько бы ее ни оставалось, теряет всякий смысл и значение. Он никак не мог оторваться от шершавой, пропахнувшей табаком и потом груди, и столяр сам осторожно отвел его руки, чтобы направиться к выходу.
Солдаты и надзиратели расступились, пропустили его, потом сомкнулись опять. Телеграфист почувствовал, что вся жизнь столяра кончилась уже здесь, у порога, кончилась вся, целиком, а дальше будет только темнота, страдание и медленное, мучительное умирание, Буриков захлопнул дверь.
Словно разбуженные, наконец, грохотом замка, ожили в других камерах, зашумели, заголосили. Отчетливо выделилась назойливая просьба Жамочки:
— А меня-то что же? А меня?
Крупицын изловчился и плюнул сквозь форточку. Жирный плевок попал на плечо начальнику, но все сделали вид, что совсем не заметили этого, и плевок так и остался висеть на краешке погона. Только сам начальник съежился, засунул руки глубоко в карманы и отрывисто приказал помощнику:
— Берите и третьего. Скорее!
Помощник на мгновение задержался посреди коридора, соображая куда идти: направо или налево, Вместе с ним остановились и все остальные, и тогда ясно стало видно, что руководит всем темным ночным делом именно этот худенький, желтый старичок с длинными седыми бакенбардами, и что без его руководства все другие участники, может быть, уступили бы стыду, отвращению и жалости и разошлись поскорее в разные стороны.
Они стояли в коридоре, под градом воплей и брани, и что-то прочное, спаивавшее их вместе, видимо начинало разлагаться, но тут помощник круто повернул налево, и все заторопились, зазвенели кандалы столяра и глухо брякнули винтовки.
Сделав несколько шагов, все остановились у четвертого номера, у форточки, из которой, как отрезанная, торчала всклоченная голова Абрама. Завидев подходивших, Абрам потянул голову назад, быстро спрятался. Так же, как в третьем номере, открылась дверь с резким стуком, и так же поднялась бледная рука с потертым кольцом к одному из трех заключенных.
— Зенкевич, — вы! Выйдите скорее, вас ждут.
Но тот, на которого указывала рука, тупо смотрел на помощника, не двигаясь с места, — и вместо него выступил вперед Абрам. Глотал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, потом заговорил, брызгая крупными пузырьками слюны: