Смертники (Олигер) - страница 5

Но Леночке, по-видимому, было пока еще очень хорошо и здесь. Откинувшись на спинку плетеного стула, закинула руки за голову, вся такая тоненькая и упругая, еще почти девочка, но уже с формами созревшей женщины, с томным взглядом влажных глаз, бессознательно ждущих любви.

Спросила, растягивая слова, думая в то же время о чем-то другом, еще не осознанном:

— Скажи, папа… Мне говорили дорогой… Ведь здесь… Здесь не вешают? Это неправда?

И, уже выговорив отрывочную фразу до конца, сделалась внимательна, опустила руки вдоль колен и смотрела на отца с нетерпеливым ожиданием.

Начальник опять почесал переносицу, кончиком сапога легонько оттолкнул ластившегося Тузика. Все его широкое лицо с толстыми бритыми щеками как-то сжалось, покрылось мелкими жалобными морщинами, и дряблые мешки отвисли под глазами. Взялся ладонью за щеку, как от зубной боли.

— Ах, Леночка… Ну, вот, зачем это? Сидим так хорошо, вместе… Еще я не успел насмотреться на тебя, а ты об этом… Лучше потом как-нибудь… Потом!

Тогда влажные глаза потемнели, и руки поднялись с колен и опять опустились, побледневшие и, словно, бессильные.

— Почему же потом, папочка? Ты скажи мне! Я хочу знать. Вешают, да? При тебе? И ты смотрел? Видел?

Что-то еще другое проглянуло в вопросе, кроме жуткого, тревожного любопытства.

— У меня тяжелая служба, деточка. И по долгу этой службы я обязан делать все, что мне приказывают, — хотя бы даже это и было слишком тяжело, почти невыносимо. Не огорчай меня! Я так ждал тебя. И потом, пока ты здесь… разве можно себе представить…

Не докончил мысли, — такою она показалась ему чудовищно нелепой. И сморщился еще сильнее, сделав губы трубочкой, — вот-вот заплачет. Тогда Леночке сделалось очень его жалко. Она встала, наклонилась над отцом, прижала к своей груди его большую, круглую голову с седой щетиной коротко остриженных волос. Маленькой горячей рукой гладила его по лбу и по щекам и говорила ласковым полушепотом:

— Милый мой, добрый… Я понимаю, как тебе было тяжело! И наверное, этого больше не будет… Не будет, да?

От нее так успокаивающе пахло какими-то нежными духами и свежестью молодого тела. Начальник поймал маленькую ручку, прижал ее к губам.

— А мы хорошими друзьями будем жить. Уж я вижу. Только подольше замуж не выходи. Утешь старика!

Хотелось сидеть так еще долго, долго, — но где-то по ту сторону флигеля, в самой глубине тюрьмы, задребезжал звонок, сначала тихо и отрывисто, потом все громче и настойчивее.

— К поверке! — сказал начальник, встал и встряхнулся. — Ты меня извини: мне надо сегодня самому сходить, распорядиться кое-чем.