Пушкин – Тайная любовь (Сидорова) - страница 210

А внешность реальной Натальи Кочубей-Строгановой, блистающей мраморной красой романной «Клеопатры Невы» Нины Воронской, красноречиво обрисовывает в письмах родным не поддающийся ее чарам ее очередной избранник Александр Карамзин. Он с иронией перечисляет разные ее «блестюшки»: «…она входит блестящая, красивая, в каком-то дьявольском платье, с дьявольским шарфом и множеством других штук, также дьявольски сверкающих»[152].

Наталья Строганова, художник А.П. Брюллов, 1832[153]

Нечто похожее о Нине Воронской осталось у Пушкина в строфе ХХVI черновика восьмой главы:[154]

Почему у этой пушкинской героини фамилия Воронская? А всем ведь известно пристрастие птицы вороны к бесполезным для нее блестящим предметам, которые она тем не менее ворует у человека и тащит в свое гнездо. Перенесение Пушкиным с Екатерины Бакуниной на Наталью Строганову прозвища «Клеопатры Невы» и условного имени «Нина» призвано демонстрировать Екатерине то, что в отношении нее Пушкин якобы больше не питает иллюзий.

Теперь он, мол, гораздо больше симпатизирует своей второй первой любви. Той, которая после очевидного одноразового близкого контакта с ним пусть и чисто ради пополнения собственной интимной «коллекции знаменитостей» (в которую входили, кстати, и император Николай, и будущий пушкинский убийца Дантес…) понимает поэта и старается активно поддерживать его репутацию благородного человека в великосветском обществе.

Похоже, послессылочный Пушкин в Натальиных «дьяволинках» умел находить свою прелесть. И потому в конце концов отказался от намерения вставить свое пристально-осуждающее разглядывание ее «блистательного» облика в свой роман – не стал иронизировать над с симпатией относящемуся к нему человечку. Не зря же Софья Карамзина в письмах намекает на то, что он и до конца жизни испытывал к «графине Наталье» особое чувство, связанное с былым поклонением. В общем, и до самого финала во многих онегинских строфах действуют только «наши», пушкинские. Похоже на то, что «чужие» в его произведениях просто вообще «не ходят».

Как ни путает нас Пушкин с дамскими беретами и уподоблениями своих пассий разным историческим гордячкам и строптивицам, сущностного узнавания главной героини его романа близкими ему людьми все равно было не избежать. Тот же сидящий в крепости Вильгельм Кюхельбекер, дочитывая последнюю онегинскую главу, делает в своем дневнике довольно странную, на первый взгляд, пометку: «Поэт в своей 8 главе похож сам на Татьяну: для лицейского его товарища, для человека, который с ним вырос и знает наизусть, как я, везде заметно