,
коим Пушкин переполнен,
хотя он, подобно своей Татьяне, и не хочет, чтоб об этом чувстве знал свет»
[155].
Что ж, Кюхля доподлинно знал о чувствах своего друга и к Бакуниной, и к Жозефине Вельо, в которую и сам был влюблен и за которой помчался даже было с оказией в Европу. Но Жозефины на свете давно нет. Значит, должен был догадаться он, в пушкинском «Онегине» подразумевается единственный живой прототип Татьяны – Екатерина Бакунина.
Небезынтересны в этом плане редко цитируемые по причине якобы «малодостоверности подробностей» воспоминания современницы поэта Надежды Михайловны Еропкиной (1808–1897), которая встречалась с Пушкиным в Москве весной 1830 года, когда тот ходил женихом Натальи Гончаровой. Общеизвестно нежелание Пушкина толковать о своем творчестве в обществе, особенно – с дамами. Его биографы не без оснований сомневаются: стал бы он раскрывать душу перед 22-летней барышней в перерывах между танцами на балах? Но дело в том, что барышня эта в придачу к своей достаточно основательной для ее возраста начитанности – дочь знаменитого человека, спасавшего столицу от пожара при наполеоновском нашествии ее градоначальника, соседка по имению Гончаровых. А также – что для Пушкина еще более интересно – двоюродная сестра его любимого друга Павла Воиновича Нащокина, в доме которого он любил бывать и с обитателями которого общался по-семейному – тепло и нецеремонно.
«Литературный» разговор, о котором Еропкина вспоминает, у нее с поэтом случился не на балу, а на «небольшом» и «скучноватом» (стало быть, без обожаемых девушками ее возраста танцев) вечере. В 1883 году внук 75-летней уже Надежды Михайловны А.С. Сомов под ее диктовку записывает: «…Я пожаловалась Александру Сергеевичу, как трудно читать «Евгения Онегина», который выходит кусочками. Появится продолжение, а начало уже частью забыто. Хочешь перечитать первую часть, а ее не достанешь.
– Увидит Онегин еще раз Таню и какой будет конец? – полюбопытствовала я.
– Я понимаю, что читать «Онегина» отрывками неприятно, и, конечно, здесь моя вина. Но пишу я «Онегина» для себя. Это моя прихоть, мое развлечение. Не следовало печатать до окончания, но такие были обстоятельства… Почему художник может написать картину не для продажи, а для себя и может любоваться ею, когда хочет, а писатель менее свободен в этом отношении? Конечно, Онегин увидится с Таней, но конец, конец…
…Пушкин долго молчал. Неожиданно поднял он голову и, взглянув мне прямо в глаза, быстро и решительно произнес:
– Как бы не хотелось мне этого конца!.. Развязка произойдет