Таня и Евгений будут стареть со мною, и я долго не расстанусь с ними.
Все зависит от того, женюсь я или нет. Если да, то какая жизнь будет Тане? Молодая жена, сцены ревности. Мало времени бедной Тане придется уделить… А Евгений, наверно, обидится и, пожалуй, назло рассыплется на кусочки… Лучше покончить. Не женюсь я, другое дело…
…Вскоре он женился, уехал в Петербург, и больше я его не видела»[156].
Неправдоподобную аргументацию и сентиментальность в передаче прямой речи поэта следует, конечно, относить к манере, способу выражения мыслей самой престарелой рассказчицы. Для нас важен смысл того, что ей запомнилось в молодости: неразрывная связь судеб самого поэта и героини его романа Татьяны.
Порадовавшее Валентина Семеновича Непомнящего подтверждение собственным его мыслям о том, что «Онегин» есть часть жизни автора – в буквальном смысле» он нашел в переданных через Л. Толстого адресованных кому-то словах поэта: «Знаешь ли, какую штуку удрала моя Татьяна? Она – замуж вышла!» Об этом же свидетельствует для исследователя и признание поэта дочери историографа Екатерине Николаевне Карамзиной-Мещерской в том, что отказ Татьяны Онегину в последней главе романа был и для него самого «неожиданным»[157].
Завершение романа, прощание со своей героиней автор переживает прямо как вынужденное расставание с реальной женщиной – своей любимой, суженой, супругой. Не случайно ведь и эпиграф к вышедшей в свет в январе 1832 года восьмой главе «Евгения Онегина» – строчку «Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай» – он позаимствовал в одном из стихотворений байроновского цикла 1816 года, который так и назывался: «Стихи о разводе».
Глава 22. «Верный идеал» и ее «генерал»
Осенью 1830 года уже помолвленный с Натальей Гончаровой Пушкин засел в Болдине. Добивался руки этой девушки долго и упорно, а теперь, будто чувствуя неладное, начал сомневаться: а надо ли?.. Раздумывать над этим он стал практически сразу после помолвки в так и не законченном отрывке – якобы переводе с французского: «Участь моя решена. Я женюсь, т. е. жертвую независимостию, моей беспечной, прихотливой независимостию, моими роскошными привычками, странствиями без цели, уединением, непостоянством… Утром встаю когда хочу, принимаю кого хочу, вздумаю гулять – мне седлают мою умную, смирную Женни, еду переулками, смотрю в окны низеньких домиков… Обедаю в ресторации, где читаю или новый роман или журналы – если же Вальтер Скотт и Купер ничего не написали, а в газетах нет какого-нибудь уголовного процесса, – то требую бутылку шампанского во льду – смотрю, как рюмка стынет от холода… Еду в театр – отыскиваю в какой-нибудь ложе