Хрустальный ключ, или Жили-были мы (Адабашьян, Чернакова) - страница 77

Он сбежал вниз по лестнице, опустился на колени перед ступенькой с тараканом, осмотрел внимательно. Папа удивлённо глядел на него. Тёма поднял глаза:

– Папа, у тебя ножик с собой?

– Это – монолитная ступенька, что означает – из цельного куска, в данном случае, поволжского известняка пермского возраста[71]. И, таким образом,…

– Папа, скажи короче – тебе жалко ножика! – перебил Тёма.

– Обидное заблуждение, – папа протянул Тёме сверкнувший хромом красный швейцарский нож с уже откинутым лезвием.

Тёма был уверен, что где-то тут Стёпка оставил ему письмо. Он водил лезвием по шероховатой поверхности камня. Папа, стоя над ним, комментировал:

– Мне не жалко ножика, хотя он, безусловно, пострадает от твоего бессмысленного занятия. Мне жалко только, что ты впустую тратишь время, а ведь его можно было бы с пользой употребить…

Тёма наугад надавил остриём над изображением таракана, и по поверхности камня пробежала ровная тончайшая трещина. Тёма надавил сильнее. Трещина стала шире, и верхняя часть ступеньки приподнялась, как крышка.

– Ни фига себе! – прервав свою назидательную речь, восхитился папа.

Он сел на корточки рядом с Тёмой. Они вдвоём приподняли крышку. Камень, много лет считавшийся монолитным, оказался шкатулкой, в которой лежала какая-то ржавая коробочка. Тёма аккуратно её вынул.

– Фантастика! – воскликнул папа.

– Коробочка из-под монпасье! – Тёма повертел её в руках и с видом эксперта, папиным тоном добавил: – Тысяча восемьсот тридцать второй год, Петербург. Атрибуция на основании провенанса[72]. И никакой фантастики.

Он осторожно открыл коробку. Вместо письма от Стёпки там лежало что-то, завёрнутое в истлевшую тряпочку. Тёма развернул. Это было серебряное колечко, как будто две птичьих лапки держат красивой огранки изумруд, – то самое, что Тёма делал для Маши, да так и не успел закончить. Лапки, выкованные Тёмой, были чуть кривоваты, но Стёпка украсил их тонкой работы узором, отшлифовал камень, и колечко было удивительно красиво. Папа ахнул.

– Мне мама – твоя бабушка – рассказывала, что у неё было точь-в-точь такое же!

– Я знаю, – сказал Тёма.

Внутри церкви ещё не разобрали леса, пахло сырой известью. Маша стояла у стены в боковом приделе. Заворожённо смотрела на фреску, видимо, недавно раскрытую.

– Смотри, что у нас… – громко начал папа, но Маша обернулась и приставила палец к губам.

Тёма и папа встали за ней.

Фреска изображала окончание строительства храма на берегу реки. Сверху, с небес, храм благословлял святой, в честь которого он был воздвигнут. А внизу, вокруг храма, толпились его будущие прихожане. Отдельно стояли мастера-строители, в которых Тёма узнал деда Петра, Ивана Степановича, Митю, деда Данилу, Фёдора Андреевича… А Маша, не отрываясь, смотрела на маленькую рыжую девочку, которая держала за руки двух мальчиков в островерхих шапочках, отороченных мехом.