Для неё же лучшим способом занять священное место в моём сердце было закрепить его за собой одной и возвести стену вокруг всех наших маленьких ритуалов и тайных услад, стену, которая сохранила бы их только для нас.
Она просила меня, порой со слезами, о многих условиях и ограничениях, и я согласился на всё. Она хотела, чтоб я обещал, что хотя я и буду заниматься сексом с другими, я никогда не буду влюбляться в них. Она хотела заверений в том, что я никогда не использую слово «любовь» по отношению к другим партнёршам и не позволю им использовать это слово в отношении меня, что она всегда будет в моей жизни самой важной, что никто и никогда не сравнится с ней в важности для меня, что у неё всегда будет возможность потребовать у меня прекратить любые другие отношения, если они будут её задевать, по ясной причине или без неё. Что никто из моих любовниц никогда не будет жить со мной вместе, что никто не будет называть меня ласковыми словечками, что ни у кого никогда не будет со мной отношений, которые будут с её точки зрения похожи на брак или серьёзные отношения и что никто и никогда не будет проводить со мной каникулы или строить планы на будущее.
Я согласился с каждым условием. Даже в отчаянии я был готов на всё, чтоб показать ей, как много она значит для меня. Я хотел, чтоб она увидела, что для того, чтобы убедить её в своей любви я сделаю всё что угодно… за исключением, возможно, обещания сексуальной верности. Этот обычай казался мне настолько же странным, как если бы кто-то отрубил себе палец, обвязал его ленточкой и вручил любимой в качестве подарка.
Возможно, самым важным было то, что я не рассматривал наш разговор как процесс согласования: у меня не было ощущения, что я имею право пожаловаться на какое-то из её условий. Мне казалось, что если я не соглашусь, я потеряю наши отношения. Это означало бы не только конец всего того, что мы построили, но мне также пришлось бы оказаться в той же самой ситуации с кем-то другим. Я жаждал стабильных долгосрочных и преданных отношений, а если они могли быть обретены только ценой урезания моей возможности развивать все остальные отношения, то получалось, что так тому и быть.
В то время я боялся остаться в одиночестве. Возможности для любви и отношений казались редкими, это чувство осталось у меня после лет одиночества и изоляции. Этот отчуждённый ото всех подросток, всё ещё живущий в глубине моей души шептал мне, что если я возражу против её условий, то потеряю отношения с ней и могут пройти годы… десятилетия, прежде чем я встречу кого-то ещё… И что я никогда не найду никого, кого бы я полюбил так же как Целести и никого, кто полюбил бы меня так, как она. Я говорил себе: «Франклин, ты олух, невозможно встретить ещё кого-то кто действительно хотел бы открытых отношений. Целести — самая замечательная женщина, какую только можно встретить за всю жизнь. Ты никогда не найдёшь никого, похожего на неё. Именно так и случится, если вы расстанетесь. Дай ей всё, что она хочет!»