– К несчастью, сэр, – сухо сказал Чарльз, – Чарлбери больше не питает нежных чувств к моей сестре. Его взгляд обращен в совсем ином направлении.
– Фу! Вздор! Этот малый буквально поселился у нас!
– Именно так, сэр! Благодаря моей кузине!
– Я не верю ни единому твоему слову! – вспылил его светлость. – Софи ни за что не согласится выйти за него. – Чарльз коротко хохотнул. – Но даже если он сделает ей предложение, я все равно не дам своего благословения на брак Сесилии с этим ее ничтожеством, так ей и передай!
Мистер Ривенхолл действительно передал сестре слова его светлости, но добавил в утешение, что не сомневается в своей способности уговорить отца передумать, и отнюдь не удивился тому, как спокойно она приняла эти известия. Даже гневная тирада лорда Омберсли, коей тот разразился за обеденным столом, не смогла пробить броню ее хладнокровия, хотя она терпеть не могла, когда на нее кричат, – только поморщилась и побледнела.
А вот на кого родительский диктат не произвел особого впечатления, так это на мистера Фэнхоупа. Когда ему сообщили, что немедленно отправить сообщение об обручении в газеты не удастся, он лишь растерянно заморгал и осведомился:
– А мы собирались? Ты говорила мне об этом? Значит, я прослушал. Меня очень беспокоит Лепанто[93], знаешь ли. Бессмысленно отрицать, что батальные сцены в театре смотрятся не слишком удачно, но как этого избежать? Большую часть ночи я расхаживал по комнате без сна, но так и не приблизился к решению этой проблемы.
– Должна сказать тебе, Огастес, что вряд ли мы поженимся в этом году, – сказала Сесилия.
– О да, это крайне маловероятно! – согласился он. – По-моему, мне рано думать о браке до тех пор, пока я не закончу свою драму.
– Да, и не забывай к тому же, что Чарльз поставил тебе условие найти подходящее место перед тем, как объявление будет опубликовано.
– В таком случае, все решено, – заявил мистер Фэнхоуп. – И вопрос отныне заключается в том, как преодолеть это препятствие, правильно воспользовавшись методами греческих драматургов, не нарушая канонов.
– Огастес! – с отчаянием в голосе воззвала Сесилия к своему возлюбленному. – Неужели твоя пьеса значит для тебя больше, чем я?
Он с удивлением уставился на нее, сообразил, что она говорит серьезно, схватил ее руку, поцеловал и улыбнулся:
– Какие глупости ты порой говоришь, мой прекрасный ангел! Разве может что-нибудь или кто-нибудь сравниться с моей Святой Сесилией? Я пишу пьесу только ради тебя. Кстати, как ты смотришь на то, что я введу в нее греческий хор?
Лорд Чарлбери, обнаружив, что его соперник продолжает бывать на Беркли-сквер, даже лишившись предлога справиться о здоровье Амабель, едва не пал духом и потребовал от своей наставницы объяснений. Он как раз вез ее в своей коляске в Мертон, когда она откровенно рассказала ему о случившемся. Не отрывая глаз от бегущей впереди дороги, он несколько минут хранил молчание, а потом с явным усилием произнес: