– Валентина Сергеевна, вы что-то нам рассказать хотели. И в гости звали, – недоуменно развёл руками Петро.
– А про кого ж тебе рассказать, соколик? Про подельника твоего, Исмаилыча? Не к ночи будь помянут покойничек. А принял он смерть жуткую, такую и врагу злейшему не пожелаю. А смерть-то, она рядом ходит. Смерть, добры люди говорят, не за горами, а за плечами. Так ведь, Пётр свет Аркадьевич?
«Ушлая бабка», – отметил я про себя. Налил из стеклянного кувшина молока, в два глотка выпил, утёр рот ладонью.
– Не пронесло бы, Яшенька, после огурчиков-то, – ядовито заметила бабка. – А то, может, самогоночки моей фирменной отведаешь? Хорошая самогонка, на семи травах настоянная, кедровыми орешками очищенная да наговоренная правильно…
– Это как? Чтобы пили и ещё хотелось? – пошутил я.
– Да не, чтоб организм, значится, весь очишшалси, а душа бы с телом в равновесие приходила. Петруша, свет мой, сбегай-ка на огород, надёргай редисочки баушке да лучку зелёненького сорви, пучок. Только смотри, по одному пёрышку дёргай, а то оборвут все перья, когда следующие вылезут – гадай потом. Да и укропчику тоже побольше – будылья не дёргай, веточек молодых. Окрошечки захотелось.
Ботаник, обречённо вздохнув, отодвинул тарелку с недоеденным борщом и встал. Хлопнула дверь. С моего места в окно было видно, как он прошёл через двор, открыл калитку в огород, и, словно журавль, высоко поднимая колени, зашагал меж грядок.
Балашиха достала из кармана «Беломор», постучала пальцем, выбивая папироску из надорванной пачки. Быстро ухватила губами картонный край и привычным движением, не выпуская папиросу изо рта, смяла мундштук гармошкой. Чиркнула спичкой, затянулась раз, другой, не сводя с меня испытывающего взгляда. Маска доброй деревенской бабушки исчезла, теперь напротив меня сидела умная, прожжённая, прекрасно знающая цену людям и, соответственно, ни в грош их не ставящая женщина непонятного возраста. Отметил, что даже морщин на лице стало меньше, после того как отбросила ужимки и перестала ухмыляться.
– Ну что, Яков Иванович, вопросов у тебя, чувствую, много, у меня ответов ещё больше. И говорить нам нужно долго, предметно и без лишних свидетелей. Думаю, к Петро ты привык, он парень забавный, беззлобный, но – что знают двое, то знает и судья. Да и свидетели долго не живут, особенно у нас тут. Поломошное – место гиблое, здесь столько смертей на одну деревню пришлось, сколькими иной район похвастаться не может, я ещё про лагеря молчу. Не Колыма, конечно, и лагеря вполне приличные, но лагеря, а не санаторий. И не надо на меня так смотреть, я с тобой ещё ласково разговариваю.