– Меня это устраивает, – сказал Расим. – Ваше управление находится рядом?
– Нет, наша дислокация на улице Ланге. Ваши предложения?
– Одна немецкая фирма, не буду озвучивать ее название, хотела бы продать или продавать вам лекарства.
– Почему именно нам?
– Потому что вы, во-первых, нуждаетесь в такого рода лекарствах, в силу нахождения в Чернобыльской зоне, а во-вторых, только вы располагаете средствами, чтобы заплатить за них, поскольку у вас госдотации, как региону, потерпевшему в результате аварии на ЧАЭС.
– Логично, вы хорошо ориентируетесь в проблеме, – сказал Петр Яковлевич.
– Я занимаюсь этим не первый раз, – ответил Расим и поймал себя на мысли, что он перестал испытывать чувство вины в тех случаях, когда ему приходилось говорить откровенную ложь.
– Это чувствуется, – сказал Петр Яковлевич.
– Ну а теперь к делу, – произнес Расим. – Мои работодатели хотели бы поставлять лекарства в соответствии с этой номенклатурой.
Он вынул из кармана лист бумаги.
– Что вы хотите от меня?
– Отработать вопрос о размере гранта.
– Это будет зависеть от объема поставок, – сказал Петр Яковлевич.
– Пусть будет так, отработайте объемы и сроки, в течение которых фирма могла бы поставить вам первую партию.
– Когда это вам нужно?
– Я думаю, недели будет достаточно?
– Кому мне все это передать? Владику?
– Ни в коем случае! Он уже свел нас, все остальное – наше дело.
– Кстати, – сказал Петр Яковлевич. – Знаете, как переводится «наше дело» с итальянского?
– Нет.
– Коза ностра.
– Не может быть!
– Может, юноша, может.
– Тогда у меня к вам будет еще один вопрос: насколько увеличится размер гранта, если эти лекарства будут с просроченными сроками годности?
– Я думаю, что мои руководители на это не пойдут.
– А если контрагенты предложат до десяти процентов от стоимости?
– Нужно думать, – сказал Петр Яковлевич.
– Думайте.
– Вы мне оставите свой телефон?
– Нет, я позвоню вам сам, ровно через неделю.
– Тоже логично, – заключил Петр Яковлевич.
Шли дни, заполненные текучкой работы. Чтобы не замотаться и не забыть закончить обсуждение рукописи с Ухналевым, Корбалевич записал слово «рукопись» на листке, свернул листок кульком так, чтобы надпись была видна только ему, и воткнул кулек в карандашницу. Среди ручек и карандашей, настольного календаря и папки с несекретными документами этот полусмятый бумажный кулек смотрелся вызывающе. На это и рассчитывал Корбалевич. Именно это должно было постоянно напоминать ему, что он должен был встретиться с Ухналевым и продолжить разговор.
В один из дней перед восьмым марта в кабинет к нему зашел Гольцев. Он обратил внимание на смятый кулек, перевернул его и прочитал написанное на нем слово «рукопись».