Тело Иньиго – хлесткое, гонкое, натасканное для смертельного поединка, предмет почти всеобщей мужской зависти. Тело, говорите? Да Пикколи его ненавидел.
– Здесь тело твое – враг твой, – объяснял Пикколи. – Мы его до поры до времени ослабим. Только так ты укрепишь сознание. Пока тебе мерещится, что ты из любой передряги выйдешь с боем, ты не научишься с боем выходить из передряг.
Восемь лет Иньиго обходился четырьмя часами сна в день. Нынче у него не осталось других занятий. Он спал. Дремал. Отдыхал. Кемарил. Дрыхнул по обязанности – вечная сиеста. На пять минуточек прикрывал глаза – и снова прикрывал их на минуточку. А между тем ему полагалось непрестанно осознавать свое сознание.
Шли недели. Вначале он спал по двенадцать часов в сутки, затем по пятнадцать. Пикколи нацелился на добрых двадцать, и Иньиго понимал, что пытка не кончится, пока учитель не добьется своего. Иньиго только и делал, что лежал и осознавал сознание.
Иной работы у него не было – лишь осознавать сознание. Знакомиться с ним, изучать его повадки.
Упражнялся он всего пятнадцать минут в день, на закате. Пикколи посылал его на двор со шпагой. И кивал. Разок. В умирающем свете дня шпага сверкала, оживала, и тело Иньиго скакало и мелькало, и призрачно метались тени. Пикколи был очень стар, но однажды видел Бастию и ныне видел Бастию вновь, ибо тот возвратился на землю.
Крошечная дряхлая голова кивала – и опять на боковую. В койку. Лежать, осознавать сознание.
Так оно и шло, пока учителю не занадобилось в деревню за провизией. Иньиго остался один в каменном доме, и раздались тихие шаги, и тихий голос спросил, дома ли хозяин, и Иньиго стал не один. Он поглядел на фигуру, застывшую в дверях, поднялся. И промолвил удивительные и неожиданные слова:
– Я не могу на тебе жениться.
Она воззрилась на него:
– Мы знакомы, господин?
– В грезах.
– И решили не жениться? Сколь странные грезы у столь молодого человека.
– Я не моложе тебя.
– Работаешь на Пикколи?
Иньиго потряс головой:
– В основном я на Пикколи сплю. Подойдешь ближе?
– Да выбора нет.
– Работаешь в замке?
– Прожила там всю жизнь. И моя мать тоже.
– Иньиго Монтойя из Испании. А ты?.. – Он предвкушал ее имя. Это будет дивное имя, и он запомнит его на всю жизнь.
– Джульетта, господин.
– Ты считаешь, я странный, Джульетта?
– А то как же. Я не тупица, – сказала Джульетта. Затем прибавила: – Господин.
– Ты чувствуешь сейчас свое сердце? Я чувствую.
– А то как же. Я не тупица, – сказала Джульетта. Черные глаза ее близко-близко вгляделись в его лицо, а потом она сказала: – Расскажи мне, наверное, свои грезы?