Бункер "BS-800"/ der Fluch des Reichs. (Гончаров) - страница 22

Если я кладу на самодельную могилу каску — то обязательно сделаю в ней дырку, чтоб у проходящего мимо не возникло желания взять предмет себе. Бывает, сам нахожу сделанные таким же образом, каким делаю их я, «лесные могилы», всегда остановлюсь, иной раз и «50 грамм» приму в память и за упокой. Поминают Наших бойцов на импровизированных, не похожих друг на друга захоронениях, — и грибники, и охотники с рыбаками. Это видно по стоящим в стороне пластиковым одноразовым стаканчикам и сигаретным окуркам в траве. Иной раз, можно найти и стреляные гильзы — это охотники, не жалея патронов, палили в воздух! — в память о погибших на этой вчерашней и такой далёкой, забытой и забываемой, ставшей поводом для шуток и второсортных фильмов, кровопролитной и страшной, — Великой Отечественной Войне! Именно профессиональные поисковики могут со сто процентной уверенностью, не руководствуясь искажёнными «извне» «фактами», рассказать о многих подвигах, отчаяние, горе и безысходности, о голоде и страхе, бессонных холодных ночах и бесконечно долгих днях, пережитых нашими дальними и не очень родственниками. Немцы имели огромное преимущество — они, благодаря пропаганде Гитлера и Геббельса, чувствовали, при вторжении в «СССР», что правы в своём кровавом деле. Лишь время, жизнь и смерть сумели их в этом разубедить. Немцы имели лучшее снабжение, имели усиленные, исчисляемые центнерами, боекомплекты к каждому орудию; имели современную, для тех лет, тактику ведения боя — к тому же, многие немецкие командиры проходили подготовку в России, и наша шаблонная тактика была хорошо им известна. За ними, в начале войны, было небо, чем они пользовались в каждой, даже стратегически маловажной, операции. Занятое врагом, синее и солнечное, необъятное — оно стало проклятием для беженцев, для наших пеших и автоколонн, железнодорожных составов с людьми и техникой, пехоты, танкистов и зенитчиков. Для гражданских — стариков, женщин и детей, проклятием стали ночные дежурства на крышах жилых домов, тушение песком немецких «зажигалок»[15].

Было тяжело — даже в Москве, женщины, днём стояли у станка, ночью с лопатами дежурили на крышах. Они выпарывали вату из ставших тяжёлыми, пальто — от истощения не было сил даже на то, чтобы носить лёгкую в обычной жизни одежду. В городах не было собак, не было кошек, ели котлеты из крапивы, серые лепёшки из смеси опилок с непойми чем, жевали клей. «Всё для фронта — всё для победы!» — этот лозунг раскалённым металлом вплавился в сознание поколению, в полной мере познавшему истинное горе и безжалостный голод. В те годы, гражданских лиц не было — война затронула всех. Добрые от природы и всегда искренне сострадающие чужому горю люди, озлобленные под конец войны, ставшие безжалостными, — Русские войны, — получив достаточное снабжение, новое оружие, получив соответствующие логике и здравому смыслу приказы, безжалостным лезвием пронзили все фронта противника. Кто бы что ни говорил сейчас, — когда утих грохот орудий и, казалось бы, полностью развеялся маслянистый дым пороха над нашей страной, почти утихли стоны всех оставшихся в живых участников тех событий; зачехлены пушки, с некогда раскалёнными докрасна стволами — они нашли себе покой в тихих залах музеев; — как бы ни оправдывали поражение Германии, но проиграли они из-за стойкости русского духа, и из-за собственной неправоты! И кому, как не военным археологам об этом знать! Раскапывая позиции, хорошо видны тяжёлые от свинца в костях скелеты, у кого-то в бывшей руке зажат ржавый остов рукояти гранаты «РГД-33»: «Шёл на пулемёты» — скажет любой поисковик лучше патологоанатома, извлекая очередную чуть деформированную немецкую пулю из кости. Не жалел, первый номер пулемётного расчёта, патрон — об этом говорит и гора стреляных гильз в немецком окопе, метрах в ста. В полусгнившем подсумке Героя — изъеденный тленом клочок фотографии, простреленный в нескольких местах, и залитый чем-то чёрным; с фотографии строго смотрит девушка в строгом платье. Как часто глядел погибший Герой, перед смертью, в эти серьёзные глаза? Что он видел в них? Он видел полыхающую огнём Родину, слёзы и реки крови, чужие знамёна, слышал чужую речь. «Строгий» — ключевое слово того времени. Строгая жизнь, строгие сдержанные нравы, строгие слова, строгие поступки… рядом — ложка или котелок, расчёска или самодельный мундштучок. Герой мгновенно материализуется в сознании, по личным вещам представляешь, какой это был человек. Настоящий, дышащий и любящий, ошибающийся и правый, имеющий свои убеждения и предрассудки, свои страхи, — которые ему суждено было преодолеть, глядя на девушку со строгим лицом — кидаясь с единственной гранатой на пулемёт скрытого в окопе, сытого, снабжённого и вооружённого до зубов врага. Который и нашпиговал его кости свинцом, и навеки упокоил Героя здесь, в сосновом, тихом и далёком от жизни современного человека, безмолвном лесу… многие думают, что смерть — это нечто далёкое, и не реальное. Ступив на заросшее бурьяном поле боя, видишь всю хрупкость человеческой жизни, неизменный её исход. Понимаешь, что все живущие, надеющиеся на что-то, во что-то верующие люди, все мы, придём к такому исходу, рано или поздно, как это ни печально — но мы все умрём. Время, которого всегда много, когда-нибудь закончиться, и произойдёт это в самый неожиданный момент. А что будет дальше, после смерти? Для меня — ответ на этот вопрос часто лежит среди костей солдат. Крестики — сделанные из подручных материалов, из латуни стреляной гильзы, из алюминия солдатской фляги, из жести консервной банки… видимо, приблизившись к незримой черте, отделяющей жизнь от смерти, многие вещи теряют свою ценность для человека, и солдат ножом полосует флягу, чтобы сделать из неё крест. На войне люди наглядно видят грань между жизнью и смертью. Они чувствуют, что есть Кто-то, кто всё видит, всё слышит. Но если там Кто-то есть, то почему тогда случилось так, что кровью и несправедливостью заполнилась наша земля? А кто говорил, что жизнь это бессмысленное существование, целью которого является потребление? А земли, данные нам для жизни, кровью затопили мы сами… немцы, русские — различаемся мы лишь языками, на которых мы разговариваем.