Власов развел руками.
— Знать, не мог, — произнес он. — Человек он толковый. Науку военную знает назубок. Такой бы тебе пришелся ко двору…
— Поздно, Иван Егорыч, — вздохнул Толбузин. — Теперь нужно опять готовиться к рывку.
Власов кивнул головой.
— Что ж, будем готовиться, — сказал он. — Не думаю, чтобы Софья отказалась от Амура.
Толбузин посмотрел на него с удивлением.
— Почему Софья? Разве не Петр с Иваном после смерти Феодора нами правят? — спросил он.
Власов пожал плечами.
— Вроде бы они, а вроде бы и нет. В последнее время все чаще сестрица их всем распоряжается, хотя земской собор приговорил сесть на престол ее братьев. Поговаривают даже, что вскоре к ней корона перейдет. За ней стоит воинство стрелецкое, да и святые отцы вроде как с нею. Не все, конечно, а только соблюдающие старую веру.
— Выходит, раскол побеждает? — немало удивился Толбузин.
— Тс-с! — предупредил его Власов. — Не надо так громко. Ты не знаешь, что и у стен уши имеются? У нас всегда найдутся желающие угодить новой власти. Донесут Софье — убьет. Та еще змеюка! Ладно… Ты лучше мне скажи, сколько у тебя людей осталось?
Толбузин призадумался.
— Из двухсот с лишним казаков и половины сейчас не наберется, — что-то подсчитав в уме, ответил он. — Многие из них от ран еще не оправились… Пашенных тоже потерял не меньше половины. Вот и считай: с детишками да бабами человек триста всего-то и будет.
Власов покачал головой.
— Да, досталось вам, — сказал он.
— Считай, в аду побывали, — тяжко вздохнул Алексей Ларионович. — Лично мне и в страшных снах такое не могло привидеться.
— Давай, пиши, — хлопнул его по плечу Власов. — Я тебе сейчас перо с бумагой дам. Аннушка! — позвал он жену. — Где там у нас письменные приспособления? Может, тебе письмовод нужен? — спросил он Толбузина.
— Сам напишу, — ответил тот.
— Вот и славно, — кивнул головой Иван Егорович. — Я пока распоряжусь насчет нарочного. Пускай готовится. Путь неблизкий. Лучше даже двоих пошлю. Так надежнее. Эй, Миколка! — позвал он дремавшего у порога слугу. — Иди сюда!
…Уже было далеко за полночь, когда Толбузин закончил писать письмо. Марья Даниловна легла спать, а он вышел на крыльцо выкурить трубку. Ах, казаки! Это они приучили его к табаку. Раньше он и на дух его не переносил, а тут ему: выкури, барин, трубочку, и забудь про все печали. Так вот и привык…
Не успел он вытащить из кармана кисет, как вдруг услышал в темноте чей-то до боли знакомый голос.
— Вот теперича, Ляксей Ларионыч, можешь меня и в железо заковать…
— Федор? — удивился воевода.
— Не леший же… — прозвучало в ответ.