Определив свою семью на постой, Федор отправился на поиски Толбузина. Кто-то сказал ему, чтобы он искал его у Власова. Долго пришлось ждать, отбиваясь от злого здешнего комарья, и все же он дождался. Когда Опарин, потеряв всякую надежду, уже собирался уйти, неожиданно отворилась дверь, и на высоком красном крыльце появился Алексей Ларионович. Он его сразу узнал, ведь тот перед тем, как закурить, долго не мог развязать свой кисет.
— И? — спросил казака Толбузин. — Не спится?
Тот ухмыльнулся:
— Говорю ж тебе, пришел, чтоб ты меня в железо заковал. Или я уже не государственный преступник?
— Забудь! — неожиданно промолвил Толбузин. — Лучше иди и хорошенько выспись. Завтра у нас много дел. Новое войско надо собирать, так как хотим возвращаться.
Федор опешил.
— Возвращаться? В Албазин? Ляксей Ларионыч… — широко улыбнулся он. — Дорогой ты мой! Вот обрадовал, вот обрадовал…
Ему хотелось обнять воеводу, сказать ему что-то хорошее, но он не посмел. Знал о его нелюбви к телячьим нежностям. Суровый, дьявол!
Словно на крыльях летел Федор по улице, не чуя под собой ног. Теперь он был свободен. Воля! Воля! — кричала его душа. Еще больше радовало его скорое возвращение на Амур, в свой родной Албазин, где прошли самые счастливые дни его жизни. Здесь выросли его дети, родились внуки… Здесь он встретил свою позднюю любовь.
Санька! Как ему сейчас не хватает ее… Во время осады еще терпимо, ведь в бою у тебя притупляются все чувства. После тебе уже не до чего. Упал, словно мертвый, и забылся в глубоком сне. Сейчас боль вернулась. И так он страдает, так страдает. Глянет на Степку — и тут же сердце оборвется. Он помнил все — и запах Санькиных волос, и ее светлую улыбку, и эти глаза, глаза любящей его женщины. Только почему, почему она вдруг предала его? Предала! Как иначе назовешь ее поступок? Забыв о нем, о сыне, Санька безоглядно бросилась в пучину. Ради чего? Хотя вдруг она не могла иначе? Может, для нее, как и для казака, воля была превыше всего? Успокаивало, что он смог по-человечески похоронить Саньку, а многие десятки трупов так и остались лежать под открытым небом, потому как маньчжуры не позволили предать их земле. Они торопились доложить императору о своей победе, о полной очистке левого берега Амура от русских. И пленных они не отдали, хотя сам Гермоген просил за них, как не отдали они и икону святителя Николая Чудотворца Можайского. Лишь чудом удалось спасти другие святые иконы вместе с войсковым знаменем.
2
Афанасий Иванович оказался человеком приветливым и разговорчивым, хотя Толбузин представлял его другим. Мрачным, сухим и немногословным. Такими ему виделись все немцы. Тут — сама любезность, но без всяких там заморских реверансов, этих мерзких почтительных поклонов с приседанием.