Не нужно было Лоле врываться в мою жизнь и все в ней с ног на голову переворачивать. А ведь именно это она и сделала! Сама того не понимая, своими карими глазами, пухлыми губами, дерзким характером, нежеланием подчиняться и сознанием, полностью противоположным моему, постепенно, день за днем, она пленяла меня. А я летел в ее сторону, как мотылек — на свет. Дурак. Полный идиот.
Лола, не вскидывая ресниц, потягивается в постели, изгибая спину, и мне следовало бы спрятаться за аркой, однако я не могу оторвать глаз от этого зрелища. Это великолепно, Боже. Неужели, она не замечает, как я на нее смотрю? Совсем не хочется признавать того, что Лолита всерьез зацепила меня, но, по-моему, это весьма и весьма очевидно.
На кухне звонит мобильный. Это, скорее всего, разбудит ее, потому как я забыл поставить телефон на беззвучный режим, но мне все же нужно ответить. На экране высветилось имя отца. Вскинув голову, я вздыхаю, облизнув пересохшие губы. Черт! Я совсем не хочу с ним разговаривать!
- Halo? («Алло?» - здесь и ниже перевод с польского) – достаточно сухо говорю я, но, тем не менее, подношу телефон к уху.
- Witaj, synu! (Здравствуй, сынок!) – звучит его абсолютно бодрый голос, несмотря на раннее утро и в его стране.
Я киваю, зная, что он этого не увидит, но на том конце провода слышно ему лишь мое неприветливое молчание, означающее, что я, наверное, не прав, но не смогу простить отца никогда.
- Tak, cześć (Ага, привет), - присаживаясь за стол, принимаюсь покатывать по нему шариковую ручку, уже догадываясь, зачем мне позвонил папа, но я не хочу, чтобы он возлагал на меня свои проклятые надежды только потому, что я его единственный ребенок.
Папа тяжело вздыхает. Я могу слышать, как он устраивается в кресле, по всей вероятности, кожаном кресле.
- Słuchaj, jesteśmy z tobą już tyle czasu mówimy o jednym i tym samym, i wszystko w kółko chodzimy, Herman… (Слушай, мы с тобой уже столько времени говорим об одном и том же, и все по кругу ходим, Герман…), - у отца немного сердитый голос, хотя раздражаться должен я – не ему ведь навязывают какую-то там польскую девицу в жены!
Я выставляю руку перед собой, как делаю обычно, когда жутко нервничаю. Я понимаю, что старику этого все равно не увидеть, но представляю перед собой его самодовольную физиономию, длинные волосы до плеч и щетину, - и меня просто накрывает гнев от того, что в последние два месяца он стал все больше напрягать меня идеей о женитьбе на дочери одного влиятельно шоумена.
- Powiedziałem, że nie, tato! Nie! Czego nie rozumiesz? (Я сказал нет, папа! Нет! Чего ты не понимаешь?) – невольно, черт подери, я перехожу на крик.