Когда стрельба прекратилась, я пробрался в генераторную. У меня было семьдесят два часа на исправление аварии – или целая вечность на медленное умирание от холода в обесточенном Убежище. В кромешной тьме, залитой чёрной тушью отчаяния.
Я сидел на ледяном полу и при свете аккумуляторного фонаря разбирался в разодранных осколками схемах. Замерзшими, грязными руками ковырялся в непонятных внутренностях оборудования, в этих иссеченных трубопроводах и контуженных взрывом гранаты реле.
Лара приходила и тихо ставила тарелку с едой. Потом замирала в темноте за спиной и смотрела, как я работаю. Я чувствовал её позвоночником и затылком. Я слышал её неуловимое, как пылинка в солнечном луче, дыхание – и моё замёрзшее сердце билось сильнее, гнало кровь в скрючившийся от страха и неуверенности мозг.
Я сделал это. Когда после сотой попытки генератор хрюкнул, забурлил и застучал поршнями, а под потолком вспыхнул ослепительный свет, она подошла и поцеловала меня в затылок – будто ночной мотылёк задел невесомым крылышком.
Быть может, мне это показалось. Или приснилось. Ведь я не спал почти трое суток.
* * *
– Цикл работы Большого компьютера завершится через два часа!
Я вздрагиваю и роняю стилос. Недовольный Пух спрыгивает на пол и шипит на меня, выгибая спину.
Голос из динамика – это голос Лары. Она записывала сообщение, когда ещё была жива и правила программу.
Она была жива. Она дышала, ходила, покачивая бёдрами, от неё вкусно пахло. И говорила вот этим самым голосом, от которого спотыкается сердце.
И охранник тоже был жив. Когда взбесившиеся от страха и обречённости ассистенты захватили оружейную комнату, охранник в одиночку держал коридор, стреляя короткими очередями, и орал на меня:
– Беги отсюда, салага, блин! Если тебя грохнут – зачем тогда всё это?
Он был упрямым парнем, этот здоровенный хам. Он не позволил себе умереть, пока не дорезал ножом последнего бунтовщика.
Вся планета была жива. Мы радовались солнцу, хвалились друг перед другом мимимишками, писали едкие каменты, восхищались правительством или ругали его. Потом мы за каким-то чёртом полезли на этот полуостров – будто у нас было мало других полуостровов. Потом началась война с заморскими – и грянула Катастрофа…
Наверное, Профессор предчувствовал всё это. Слишком уж всё хорошо складывалось для цивилизации в последнее время, а закон цикличности такого не прощает. Поэтому и добился, чтобы его лабораторию генетической памяти разместили в Убежище. В правительстве пожали плечами и разрешили – Профессор умел стоять на своём.
И когда на поверхности начали рваться термоядерные заряды превентивного, ответного или ещё какого-то там удара – нам оставалось лишь закрыть Убежище и включить фильтрацию воздуха.